Моя темная Ванесса - Кейт Элизабет Расселл

Лето тянулось дальше. Ночью я лежала в постели и слушала крики гагар. Днем, пока родители были на работе, я гуляла по грунтовке и собирала дикую малину, пекла малиновые оладьи, заливала их сиропом и наедалась до тошноты. Я лежала во дворе, уткнувшись лицом в сорняки, и слушала, как в озере в поисках рыбы скачет Бэйб. Она стряхивала россыпь капель мне на спину, подталкивала меня носом в шею, как бы спрашивая, все ли со мной хорошо.

Я предпочитала считать это затишьем в своей истории, временным изгнанием, которое испытает мою преданность, но в конечном счете сделает меня сильнее. Я смирилась с тем, что не могу связаться со Стрейном, по крайней мере в ближайшее время. Даже если бы мои родители не проверяли определитель номера и телефонные счета, все равно (как я полагала) кто-то прослушивал линию и читал имейлы. Один звонок от меня – и его могли уволить. Копы могли появиться на его пороге. Странно было считать себя настолько опасной, но взгляните, что уже произошло, – едва открыв рот, я привела нас на грань катастрофы.

Все, что я могла, – это страдать. Выводить каноэ на середину озера и дожидаться, пока его снова прибьет к берегу, в тысячный раз перечитывать «Лолиту» и изучать выцветшие пометки Стрейна. Вглядываться в страницу сто сорок, где в сцене, когда Гумберт с Ло едут в машине после первого секса, более свежими с виду чернилами была подчеркнута строка: «Оно было очень своеобразное, это ощущение: томительная, мерзкая стесненность – словно я сидел рядом с маленькой тенью кого-то, убитого мной». Вспоминать, как Стрейн отвозил меня назад в кампус после первой ночи, которую я провела у него дома, его пристальный взгляд, когда он спросил, все ли в порядке. Писать в блокноте: «Если ты малолетка, значит, в твоей власти одним прикосновением превратить мужчину в преступника».

Август вселял в меня страх, потому что после дня заселения в Броувик я больше не смогла бы делать вид, будто еще есть шанс, что все образуется само собой, что однажды утром я проснусь, а фургон будет уже загружен, и родители закричат: «Сюрприз! Все устроено. Конечно, ты возвращаешься!» Утром в день заселения я проснулась в пустом доме. Родители уехали на работу. Записка на кухонной стойке велела мне пропылесосить, помыть посуду, вычесать Бэйб, полить помидоры и цукини. По-прежнему в пижаме, я надела кеды и ушла в лес. Я побежала прямо вверх по утесу, поросль царапала мне голени. На вершине я, запыхавшись, оглядела озеро, гору, эту длинную, низкую китовую спину, вздымающуюся из земли. Бесконечные леса рассекал только жгут шоссе, по которому, будто игрушки по треку, скользили многотонные грузовики. Я представила, что вхожу в пустую комнату в общежитии и вижу пятна солнца на голом матрасе и чужие инициалы, выцарапанные на подоконнике. Я вообразила, как за партами занимают места новые ученики, а Стрейн смотрит на них и думает обо мне.

Моя новая школа находилась в длинном одноэтажном здании, которое на скорую руку возвели в шестидесятых, чтобы уместить всех беби-бумеров, и с тех пор не ремонтировали. Школа делила парковку с одноэтажным торговым центром, в котором располагались супермаркет со скидками, прачечная самообслуживания, центр телемаркетинга, где продавали кредитки, и забегаловка, где до сих пор разрешалось курить.

Школа представляла собой полную противоположность Броувика: выступления чирлидерш; дети в футболках и джинсах; курсы профессиональной подготовки; куриные наггетсы и куски пиццы в столовой; устланные ковролином аудитории, настолько переполненные, что в них не помещалось ни одной лишней парты. Утром, отвозя меня в школу, мама говорила, как это удачно, что мой первый день в этой школе совпадает с началом учебного года, как я сразу вольюсь в коллектив; но уже в коридоре стало ясно, что на мне клеймо. Ребята, которых я помнила по средней школе, отводили глаза, а незнакомые открыто таращились на меня. На продвинутом французском выяснилось, что все уроки в учебнике я уже проходила. Двое мальчиков рядом со мной перешептывались о какой-то новенькой. Они слышали, что в школу перевели какую-то девятиклассницу – шлюху, которая жмахала учителя.

Поначалу я только ослепленно моргала над своим учебником. Жмахала?

Затем меня накрыло волной гнева. Эти парни понятия не имели, что девушка, которую они обсуждают, сидит рядом с ними, а мне оставалось либо молча слушать, либо устроить сцену и выдать себя. И то и другое было несправедливо. Возможно, мальчики решили, что я тоже старшеклассница, как и они, но, скорее всего, им просто не приходило в голову, что я могу быть той самой девушкой. Должно быть, с виду я – ненакрашенная, одетая в вельветовые брюки десятого размера – казалась заурядной. «Ты?!» – с недоверием спросили бы они, неспособные представить, что я и есть та шлюха, которую они себе навоображали.

В четвертый день учебы две девочки поравнялись со мной по пути в столовую. Одну, Джейд Рейнольдс, я знала по средней школе. Ее каштановые волосы были выкрашены в медно-рыжий, и она больше не носила широкие джинсы и ожерелья со штангами, но по-прежнему густо подводила глаза. Другую девочку, Чарли, я узнала по урокам химии. Она была высокой, пахла сигаретами, а волосы у нее были высветлены почти до белизны. Из-за крючковатого носа ее глаза выглядели слегка косыми, как у сиамской кошки.

Джейд улыбнулась мне на ходу – ее улыбка больше походила не на любезность, а на назойливое любопытство.

– Ванесса, привет, – радостно сказала она, растягивая слова. – Хочешь поесть с нами?

Я инстинктивно ссутулилась, покачала головой, чувствуя западню.

– Да нет, я в порядке.

Джейд склонила голову.

– Уверена? – Она продолжала улыбаться странной ищущей улыбкой.

– Да ладно, – грубым голосом сказала Чарли. – Никто не хочет есть в одиночестве.

Девочки направились прямо к угловому столу. Не успела я сесть, как Джейд, широко распахнув карие глаза, наклонилась ко мне.

– Ну, – сказала она. – Почему ты сюда перевелась?

– Мне там не понравилось, – ответила я. – Учиться в пансионе слишком дорого.

Джейд и Чарли переглянулись.

– Мы слышали, что ты занималась сексом с учителем, – сказала Джейд.

В каком-то смысле я испытала облегчение – оттого, что меня наконец спросили напрямую, а еще оттого, что я увидела, как моя история ползет за мной через весь штат, отказываясь оставаться в прошлом. Сколько бы родители ни притворялись, что ничего не было, но все было, было.

– Он был красавчиком? – спросила Чарли. – Я бы трахнула крутого учителя.

Они с любопытством смотрели, как я мучаюсь над ответом. Я знала, что их фантазии, как и домыслы ребят с французского, далеки от правды. Они представляли себе молодого учителя, красивого, как в кино. Интересно, что бы они обо мне подумали, если бы увидели пузатого Стрейна в проволочных очках.

– Так это правда? – с ноткой сомнения спросила Джейд. Она не могла до конца в это поверить.

Я пожала плечами, ничего не подтверждая, но и не отрицая, и Чарли с понимающим видом кивнула.

Джейд достала из рюкзака пачку крекеров с арахисовым маслом и поделилась с подругой. Обе разламывали крекеры и соскребали масло зубами, посматривая на обходящего столовую учителя. Как только тот склонился, обращаясь к компании за одним из столов в другом конце зала, Джейд и Чарли вскочили.