Кровь хрустального цветка - Сара А. Паркер

вижу темный силуэт, который прокладывает тропинку по теням древних деревьев.

Шэй.

Он двигается быстро, сумеречное мерцание застывает, лишь когда он приближается настолько, что я ощущаю бесплотность его тела. Чувствую, как его тяга становится менее… сосущей.

Мне всегда представляется пустое легкое, которое пытается надуться.

Может, Кай и прав насчет этих существ, но мой опыт с Шэем иной. Для меня он не оружие или что-то свирепое, смертоносное. Для меня он одинокий норовистый друг.

Уголки губ приподнимаются в улыбке. Тень вокруг головы Шэя откидывается назад, словно черный дым на ветру. Появляется лицо, похожее на побелевший череп давно умершего пса.

Широкий и плоский лоб, глаза – чернильные шары, посаженные в слишком большие глазницы. Нос – бледный крючок, рот – зубастая щель, едва прикрытая губами цвета молока.

Большинство бы сбежало от его вида, но я повидала слишком много чудовищ в кошмарах, чтобы лицо Шэя меня испугало.

Его губы изгибаются в щербатой улыбке, обнажая множество зазубренных зубов. Пристальный взгляд впивается в банку, улыбка исчезает, и Шэй издает знакомый мне звук – будто в его горле застрял тамбурин.

Голод.

Кивнув, берусь за крышку.

– Все для тебя, Шэй. Но, – я бросаю взгляд на колокольчики, – я все думала…

Он смотрит на цветы, затем на меня, склонив голову набок. Проходит долгое мгновение, а затем он поворачивается и плывет к ним, словно подхваченный легким ветерком.

Сердце заходится восторженным стуком.

Шэй склоняется над драгоценными колокольчиками, его взгляд снова скользит ко мне.

Киваю и опускаюсь на корточки, обхватываю руками колени, чтобы сдержать нарастающее возбуждение.

Шэй снова рассматривает цветы.

Из-под плотного плаща тумана появляются лишенные плоти белесые пальцы, они дразнят воздух осторожными, когтистыми движениями. Костяшки стучат друг о друга, когда он тянется к цветам, хватает изогнутые стебли, и я расплываюсь в улыбке.

Колокольчики темнеют, сморщиваются, пока от них не остается лишь кучка похожей на кусочки соломы шелухи.

Моя улыбка меркнет, в легких остается пустота.

Погибли… в один миг.

Шэй с шипением отдергивает руку, резко поворачивает голову, будто умоляет о чем-то черным как сажа взглядом.

Печаль в этих глазах – горький яд. Мне не нужно видеть тоску Шэя. Я чувствую ее в воздухе, в угасании яркого сияния леса.

Кай прав в одном: Шэй – хищник, но я сомневаюсь, что моему другу нравится то, что он вынужден делать для выживания. Не считая кратковременного удовольствия от пищи.

– Все хорошо, – говорю я мягко и одариваю Шэя теплой улыбкой, которая, надеюсь, отразилась и в глазах. – Они не так уж и важны.

Он снова смотрит на шелуху, и я вдруг вспоминаю Рордина. Как он взглянул на меня перед отъездом на Восток – словно я воплощение его отвращения к самому себе.

Ненавижу тебя.

О, ненаглядная. Ты даже не знаешь значения этого слова.

Или, возможно, ему просто надоело, что я шныряю по его замку, роюсь в его барахле.

Кашлянув, трясу банкой, и крыса снова пищит.

В меня тут же упирается острый, хищный взгляд, и Шэй снова издает дребезжащий звук, оставив мои мертвые колокольчики у дерева.

Он приближается, и я чувствую тягу его полого силуэта, что пытается высосать воздух из окружающего пространства. На мгновение задаюсь вопросом, каково это – упасть в его пустоту… будет больно или покажется, будто я засыпаю в объятиях друга.

Закрываю глаза и откручиваю крышку, но не спешу ее снять, отыскивая свою несуществующую храбрость. На крошечный всплеск уходит чуть дольше, чем хотелось бы, но едва я его нахожу, я вытягиваю руку и наклоняю банку.

Тишину нарушает глухой «шмяк», и я, отдернув руку, прижимаю ее к бешено колотящемуся сердцу.

Открываю глаза и вижу, как Шэй набрасывается на жертву волной тени. Раздается сосущий звук – тихий вшух-вшух, и тело Шэя движется в такт.

Когда он отступает, на земле остается твердый комок шерсти и костей. Шэй поднимает взгляд и тянет носом воздух, наблюдает, будто ждет, убегу ли я, испугаюсь ли.

Он будет ждать вечно.

Открываю рот, чтобы заговорить, но слова остаются невысказанными – меня до самых костей пробирает пронзительный звон металла о металл. За ним тут же следует еще один, с ощутимой силой рассекая воздух.

Лязг!

Удары направлены не на меня, но они все равно бьют, вонзаются, как гвозди в мягкое дерево.

Лязг!

Позвоночник сгибается, руки зажимают уши, в голове начинает расцветать раздирающая мозг боль.

Безжалостная. Мучительная.

Она меня убьет.

Шэй устремляется вперед, удваиваясь в размерах, но замирает у невидимого барьера, который нас разделяет. Издает резкое шипение, и я пытаюсь на нем сосредоточиться, но это никак не помогает смягчить удары.

Лязг!

Крик, что вот-вот сорвется с губ, обретает голос. Он зреет и зреет, пока не становится громче звука бьющихся мечей, разрывая мне горло до крови, заставляя чувствовать ее вкус.

Я раскачиваюсь, раскачиваюсь, удерживая взгляд Шэя, как будто он может сберечь меня, не даст расколоться на миллион фрагментов.

Что-то капает из носа, стекает по подбородку, пятнает скрюченные руки…

Даже не смотрю, что это. Не смею оторвать взгляд от Шэя, как вдруг он разевает рот, издавая собственный ужасающий визг. Все эти острые зубы будто взрезают звук, дробят его на сотни пронзительных воплей одновременно.

Ледяной удар по моему разбухшему мозгу.

Вкус крови становится крепче, крик рвется с губ, и я склоняюсь… подаюсь к Шэю. Желаю лишь окунуться с головой в его морок. Может, он заберет меня в безболезненное великолепие, где я перестану существовать? Туда, где мне больше не придется воевать с самой собой.

Шэй отскакивает, я зажмуриваюсь, хнычу, и по подбородку стекает еще больше теплой жидкости.

Я бы прыгнула. Бросилась бы к нему, только бы избежать боли.

Я в ловушке.

Выхода нет…

Меня вдруг обступают, меня касаются чужие руки, окружают запахи, которые я не узнаю. Пальцы гладят мне руки, ноги, и я вою так громко, что сама становлюсь звуком.

Если я открою глаза, будут ли все они разорваны на куски? Будет ли их кровь омывать почву?

Прочь. Прочь!

Земля дрожит, убеждая меня, что я провалилась в кошмарный сон. Раздается глубокое рычание, почему-то слышимое за моими измученными воплями.

Они здесь.

Они наконец за мной явились.

Кричу громче.

Сильные руки подхватывают меня под спину и колени, прижимают к твердой груди, что пахнет кожей и холодным зимним днем.

Не утешающее объятие, но железное кольцо рук, что удерживает меня на месте. Утверждает свое право и повелевает… такая хватка может принадлежать лишь одному человеку.

Разлепив веки, я вижу мужчину из коридора,