Следы и тропы. Путешествие по дорогам жизни - Роберт Мур

– Я устал, – признался Дойи. – Устал надевать мокрые носки и мокрые ботинки.

После недолгих поисков мы нашли тропу, которая привела нас к спортивной площадке, а затем вывела в темный лес. Поначалу я боялся, что не смогу угнаться за ним. Я чувствовал, что нахожусь не в лучшей форме – мои ноги были слишком мягкими и слабыми после долгой жизни в городе, в то время как Дойи делал в среднем двадцать миль в день – впечатляющий темп, особенно для человека его возраста.

Однако, пройдя всего одну милю, я понял, что постоянное недоедание и перенапряжение сделали своё дело; Дойи тяжело дышал на подъемах и прихрамывал на спусках, поддерживая правое колено. Я шел за ним и смотрел на его голые и худые икры. Его тело явно поедало само себя. В какой-то момент, поднимаясь по довольно крутому склону, он обернулся, посмотрел на меня и, задыхаясь от усталости, спросил: «Как тебе удаётся не сбивать дыхание?»

Через час нас догнала и перегнала группа других хайкеров, которые шли споро и легко, как встревоженные олени. Все они были белыми молодыми людьми с длинными каштановыми бородами, стройными ногами и небольшими рюкзаками, закрытыми чехлами от дождя: типичные американские сквозные хайкеры. Дойи на их фоне заметно выделялся: у него была более темная кожа, он не носил бороду, был старше на несколько десятков лет и тащил гораздо больше вещей.

Дождь вскоре прекратился, однако нас не переставало время от времени заливать водой, скопившейся на крыше навеса. Стало тихо и тепло. Земля, устланная коричневыми листьями и оранжевыми сосновыми иглами, источала приятный аромат. Повсюду запели дрозды. Характерные звуки начала издавать пестрая неясыть: «оо – оо – оо-ООО».

Вдоль тропы тянулся посеревший от времени каменный забор, за которым стояла пара толстых белых сосен с причудливо раскинувшимися во все стороны ветвями. Одинаково незаметные в глухом лесу, эти два дерева и забор были немыми свидетелями проводившихся в далеком прошлом почти тотальных вырубок. Расчищая леса, фермеры Новой Англии в восемнадцатом и девятнадцатом веках часто оставляли несколько больших деревьев на границах своих участков, чтобы домашний скот мог спрятаться в их тени от солнца. Одиноко стоящие деревья получали много света и потому отличались густыми раскидистыми кронами. Некоторые из них, как, например, эти две белые сосны, были заражены долгоносиками, которые деформировали их ветви. (Такие деревья прозвали «волчьими деревьями» – очевидно, потому, что они жадно, словно волки, пожирающие домашний скот, поглощали солнечный свет, необходимый молодым деревьям.)

Каменный забор также говорил о том, на месте этого леса в прошлым находились фермерские угодья. Большие плоские камни, вырванные плугом из земли, были дешевым, распространенным и долговечным строительным материалом. Однако работа с ними требовала большой усидчивости, поэтому каменные заборы получили широкую популярность только в девятнадцатом веке, когда прочная древесина стала непомерно дорогой. В Нью-Гэмпшире – долгое время там велись самые интенсивные лесозаготовительные работы в стране, – каменные заборы одно время появлялись как грибы после дождя.

Однако, начиная с 1920-х годов, в связи с упадком мелких фермерских хозяйств и стремительным развитием промышленности (соответственно, подъемом консервационизма), большая часть лесов начала восстанавливаться; сегодня 90 % Нью-Гэмпшира снова покрыто лесами. В этих лесах по-прежнему стоят каменные заборы и растут волчьи деревья, напоминая об эпохе, когда дикая природа едва полностью не исчезла в этом штате.

Некоторые хайкеры считают, что эти следы сельскохозяйственной деятельности не дают им в полной мере насладиться дикой природой; они предпочитают ходить по как можно более старым лесам. Действительно, мало что может сравниться с величием и сложностью экосистемы первобытного леса, однако вид молодого деревца, ветви которого пробиваются сквозь трещины в старом заборе, тоже не может не восхищать. Это деревцо наглядно показывает, насколько природа берет свое, если ей просто не мешать. «Создание новой дикой природы в полном смысле этого слова невозможно», – заявил Альдо Леопольд в 1949 году. Однако леса Новой Англии доказывают обратное. Прогуливаясь по ним и разглядывая «волчьи деревья», стены и все остальное, начинаешь понимать, что прекраснее древней дикой природы может быть только новая дикая природа.

Чтобы понять, как и почему появилась Аппалачская тропа, важно знать историю появления каменных заборов и деформированных деревьев. Звучит парадоксально, но расчистка полей была первым шагом к сохранению лесов. Эта странная трансформация – от борьбы за покорение дикой природы до борьбы за ее сохранение, – началась задолго до прибытия первых европейских поселенцев в Северную Америку.

Европейцы колонизировали Америку, преследуя сразу три цели: отправить куда подальше как можно больше людей, чтобы тем самым снизить нагрузку на собственные перенаселенные и загрязненные земли; добыть и отправить домой невиданные доселе богатства; освоить земли, которые они считали дикими, дьявольскими и запущенными. Захват принадлежащих индейцам земель оправдывался тем, как это ни странно звучит, что коренное население не смогло «улучшить» землю с помощью сельского хозяйства и потому утратило право собственности на нее. Тот факт, что коренные американцы тысячелетиями развивали и приспосабливали земли под собственные нужды, никого особо не интересовал.

Результаты археологических исследований говорят, что первые люди, в том числе предки чероки, пришли в Северную Америку пешком более двадцати тысяч лет назад по Беренгийскому мосту – перешейку, на месте которого позднее появился Берингов пролив. Они шли на юг по лугам (обходя гигантский ледник, покрывавший большую часть современной Канады), передвигаясь от лагеря к лагерю, охотясь на гигантских медлительных травоядных животных – мамонтов, мастодонтов, гигантских бизонов и бобров, размером с современного медведя, – и не встречая особых препятствий на своём пути. Они постоянно изучали новые ландшафты, растения, животных и погоду (не только сезонные изменения, но также годовые и даже десятилетние циклы). Вероятно, они успели нанести непоправимый ущерб окружающей среде – некоторые археологические данные свидетельствуют о том, что палеоиндейцы были частично ответственны за вымирание многих видов мегафауны, – однако в конечном итоге они выбрали идеально подходящий к новым условиям образ жизни, который включал охоту, собирательство и (по мере продвижения на юг) земледелие.

Плотность населения на северо-востоке была невысока, поэтому местные племена постоянно кочевали. Их земли никогда не были огорожены заборами. Они жгли подлесок, чтобы обеспечить комфортную среду обитания оленям, лосям и бизонам. Они сажали кукурузу рядом с бобами и сквошем, чтобы создать тень и пополнить землю питательными веществами. Земля и культура индейцев тесно переплелись и перемешались; в отличие от европейцев, заполнивших свой календарь названиями древних обрядов (февраль) и именами умерших императоров (июль и август) и античных богов (январь и март), они назвали свои месяцы в честь экологических циклов: времени, когда лосось идет на нерест, когда гуси линяют, когда откладываются яйца, когда медведи впадают в спячку или когда пора сажать кукурузу.