Французская политическая элита периода Революции XVIII века о России - Андрей Митрофанов

Отступничество прусского короля нанесло смертельный удар по коалиции. Россия становится еще более хладнокровна к всеобщему интересу и довольствуется тем, что снабжает эмигрантов небольшой субсидией. С тех пор ее преемник благородно оправдал эту политическую преданность дому Бурбонов, предоставив почетное убежище наследнику несчастного Людовика XVI и вознаградив выгодным учреждением упорное мужество армии Конде и добродетель этого принца, что принесло ему уважение всей Европы и даже самых ярых французских демократов. Но такое поведение России имеет ту же судьбу, что и все половинчатые меры; оно принесло больше вреда, чем пользы. Французская революция обрела более последовательный характер, а Россия утратила влияние, которое она могла оказать на всю остальную Европу путем присоединения внушительных сил к коалиции против Франции или сохраняя силы для выступления в роли внушительного посредника»[534].

Предвидя неизбежное после новых военных и дипломатических триумфов Директории 1798 г., «торжество революционного духа» в разных странах, включая даже Турцию, и новое восстание за независимую Польшу, которое готовы поднять прошедшие «школу Бонапарта в Италии» польские патриоты, бывший революционный генерал не останавливался в своих смелых ожиданиях. По его мнению, следующие синхронные удары по Российской империи нанесут Персия со стороны Азии и Швеция на Балтике, вторгнувшись на окраины страны, в то время как французы со стороны Константинополя атакуют Крымский полуостров. Ограничившись такой несложной аргументацией, Дюмурье делал вывод: «Деспотизм, изнемогая, уступит демократии, и эта колоссальная империя не проживет дольше одного века». Таким образом, Россия в текущий момент не может иначе упрочить свое положение и продлить существование своей государственности в теперешних границах, иначе как только после провала конгресса и начала новой всеобщей войны в Европе против общего врага - революционной Франции. Бывший министр иностранных дел Дюмурье в своей полемической оценке российских планов совершил несколько ошибок, что было неудивительно в рамках сочинения «на злобу дня». Чрезвычайно преувеличенные надежды на действия «польских патриотов», вероятно, были связаны с его личным опытом участия в польских делах еще в 1770-х гг. и недостаточно хорошим знанием положения дел в разделенной Речи Посполитой. К тому же он неверно оценил планы Парижа, который уже в апреле 1798 г. подготовил армию и флот к экспедиции в Египет, а не планировал аналогичные военные предприятия в отношении причерноморских владений России. Находившийся в вынужденной эмиграции политик в самом деле имел «спекулятивный» взгляд на Россию и во многом воспроизводил циркулировавшие в печати слухи относительно актуальных событий. Что также представляет интерес, поскольку аналогичными же слухами была переполнена французская печать[535].

В самый разгар военных действий между Францией и Второй коалицией появился памфлет швейцарского республиканца Форнеро под названием «Взгляд на современное состояние России...»[536]. Форнеро прибегал также как и Дюмурье к языку лозунгов II года республики и предсказывал, что кампания 1799 г. должна завершить семилетнюю «кровавую и славную борьбу республиканцев против королей»[537]. Основное содержание памфлета было посвящено развитию цивилизации в России, но важное место в системе представлений Форнеро занимала трактовка сил, приводящих российский «колосс» в движение. По мнению публициста, причиной отправки Павлом I войск в Европу послужило его «честолюбие», которое подпитывалось «гинеями Питта» и льстивыми речами эмигрантов. Реалистичное объяснение похода Суворова несколько отличалось от трактовки завоеваний Екатерины II. Напомним, что, по мнению ряда просветителей и некоторых деятелей Революции, царица в своей страсти к завоеваниям была движима врожденными «честолюбием» и «спесью», а своих подданных она якобы вдохновляла обещанием новых плодородных земель в соседних Турции и Польше[538].

Поэты революционного времени, игравшие в формировании общественного мнения весьма значительную роль, не отставали от прессы и публицистов. Их поэтические репрезентации России обычно принимали вид пространных аллегорий, с участием воображаемых персонажей, античных богов, где империя царей оказывалась в некоем вневременном и полумифическом пространстве. В стихах писали то, что сложно было изложить в прозе, жанр определял смысловое поле и расширял границы допустимого. Поэтический памфлет П. Галле «Державы Европы перед судом Истины, поэма в трех песнях», увидел свет в 1799 г.[539] Перед судом богини Истины должны были предстать все государства Европы, Франция, республики-сестры, нейтральные и враждебные державы. В итоге этого аллегорического «конкурса» победительницей признается Франция, награду получают ее верные союзники, а державы коалиции оказываются на краю пропасти и в ярости посылают угрозы и проклятья в адрес торжествующих французов. В этом пропагандистском сочинении образы стран изменяются, Россия предстает сначала самостоятельной грозной империей, пугающей соседей и желающей с помощью завоеваний изменить свою судьбу, а затем вдруг - нелепым второстепенным союзником Англии, который не способен выступить даже с самостоятельной речью перед Истиной и во всем доверяется коварным англичанам:

Гримасой лживого сиянья искажен державы образ,

По глупости своей, надменная Россия,

Показывает всем повязку тирании.

Читаем там: одна я обладаю абсолютной властью!

И самолюбие ей курит фимиам, к несчастью.

Туманным облаком невежества объятый,

Воссел с Россией рядом деспотизм проклятый,

Что изготовил связки из оков уж новых:

Цепей железно-золотых[540].

В речах «лживой» Англии, предлагающей себя богине Истины в роли победительницы, акценты уточняются:

Второе место надлежит занять прославленной России.