Дикий барин - Джон Шемякин

В греческую паровую тоже заходить не стал, только дверь открыл, плюнул им туда и дверь немедля затворил.

Свет неживой, потолочный, стены серые в морскую волну понизу крашенные. Такое ощущение, что сейчас санитары войдут и будут зубы драть. Шкафчики, как в Моабите… Чаю нет в железнодорожном подстаканнике. Нету уютных скамеек у парильни, на которых сидишь, свесив ножки, и смотришь на всех подходящих, как отрок Варсонофий – чисто и беспоможно. Квасу нет никакого.

Улетать надо отсюда, вот что я думаю.

Несколько раз выбегал из ворот заманивать к себе переписчиков.

Живу я в последнюю пору скучно и размеренно, гласный надзор санитарного управления с меня снят, я тоскую. Скудно мне. Прижав к мощной груди бездельные руки свои, просительно кланяюсь проезжающим. Час тому назад барыню одну довел до судорог, когда ей в тарантас заглянул с любопытством, мне присущим, кашлянувши из деликатности. «Легенд, – говорю, – не желаете прослушать? Сказаний локальных? Недорого и поучительно-с! Из любых материалов заказчика…»

Я очень обрадовался переписи наступившей.

Потому как помню прошедшие переписи, и всякий раз с них мне было и весело, и прибыточно.

Сижу я обыкновенным своим образом под иконами в красном углу и, разглаживая подол белой пасечной рубахи, повествую, подбирая выражения, о своем немудреном житье-бытье. Иной раз и вру, не без того. Но это когда начинают спрашивать про мечты мои и куда я чего девать успел из награбленного предками. Тут да, тут иной раз и слукавлю, выдав желаемое за проживаемое. Сбегаю за цилиндром, что из Парижа привез с выставки. Потанцую в нем под стрекот кинокамеры…

А вот про соседей отвечаю строгую, чеканную правду. Ставни затворю, склонюсь над столом и давай чертежи чертить перед оробевшими переписчиками, где, кто и что, в малейших подробностях. Кто у Деникина, кто с Семеновым, ну, понимаете… Потом керосинку единым духом тушу и в тайгу, на ручей, в заимку тикаю.

Про национальность свою обычно тоже вру. Всякий раз называюсь разным племенем, по случайной прихоти. Устал бегать с атласом народов СССР и что-то постоянно доказывать. Просто ногтем теперь тычу наугад. Пусть в этнографических кабинетах кто-то икнет обомлело. А я вдали цинично хохочу. Мне за мою национальную редкость повидло положено с 1969 года выдавать.

Жду веселья от переписи.

Обычно в наших краях переписчики ходят по двое. У нас все стараются ходить по двое. Немые ходят по двое, один песню мученическу мычит у ворот, а второй с палкой от слепых отмахивается в переулке. Я так думаю, что переписчикам парой гораздо способней данные получать – добрый и злой переписчик помогают друг другу пытать вопросами хозяев. Так им и безопасней, в общем-то – места у нас известного свойства, за шарф и сумку с символикой соседи мои способны на очень многое. А за удостоверение с орлом так и вовсе… Из академии приезжали с воинской командой допытываться у старожилов: в чем живительная сила наших краев, в чем состоит таинство того, что если человек на каторге у нас за грабежи восемь лет не отбыл, то ему жениться не разрешают, и в частушках позорят, и к столу не зовут?

Слышал вчера, что переписчицы теперь буду одеты женщинами. Взволновался необычайно по этому поводу. Все-таки славная у нас девичья молодежь. Неужто и ко мне заглянут женщины городские в деревню, дыша духами и туманами? Ай, ай…

Дадут ли переписчицам свистки? Это для меня вопрос не совсем праздный. Многие девушки из моего селения твердо знают, что безопасный секс у нас в селении – это когда без заточки у горла головой в банную дверь стучишь, да не моешься. А тут еще и свистки! Это же сразу выводит нас на городской уровень страсти. Не будут молчать по зарослям, а с пересвистом эдак… хорошая идея.

Готовился к завтрашнему мероприятию обстоятельно. С утра вышел в подвластный мне поселочек, щекотал обреченных поросят, лазил по темным подвалам, сосчитывал оброчные кули, яростно тряс мешковиной перед воровскими рожами, подобрав шубу, носился по лестницам от бочек к вязанкам, хрустел мочеными яблоками, обтирая чувственный рот рукавом шелковой рубахи.

Переполошил гусей, которых грецкими орехами и неподвижностью довели до состояния ряда известных эстрадных певцов. Пытался щупать им печени – неудачно.

Потом обтирал у забора руки, а чуть погодя и волосы.

Потом скакал на лошади по поселковой площади, символизируя власть и изъятие недоимок.

Потом ел, шумно дыша, мясо, верченное на угольях под перцем, и пил кумыс из бухарской чаши. Ел виноград еще.

Спал после обеда, завернувшись в горский плед, в саду, в беседке у озерца. Засыпая, велел читать мне Фульгенциевы «Трактования о язычестве» и на толковании «женского вопрошающа сфинкса как раскаяния» уснул в безгрешии, калачиком.

Заказывал в городе мадеру и шампанское. Не удержался, одну шампанею вскрыл с превеликим грохотом и в пене брызг стоял победительно, вздымая бутыль над головой в винной лавочке.

Считаю, что скандал, который лавочные сидельцы подняли, был лишний. И так понабежало очень много любопытствующих, это еще до того момента, когда я расплачиваться начал и кошелек в штанах отстегивал, а потом в штанах же и сосчитывал подопревшую наличность.

То, о чем в этот момент многие подумали и стали фотографировать меня с ракурсов, я практикую, но не в этом разе. Однако фотоссесии обрадовался. Принимал соблазнительные позы, делал томный и бонтонный взор, распахивал свое перешитое из ризы манто на песце, слал поцелуи, смотрел исподлобья. Запрыгнул, играя широчайшими, на ручки к даме одной – она возглавляет у нас группу компаний «Континент», балует меня постоянно.

Дураков с камерами развелось – не представляю, как они жить-то могут в таком количестве на единицу площади.

Покупал также деликатесы для завтрашнего. Что могу сказать? Хорошо, что добычу осетров запретили! Теперь икру на дом приносят. Вешал деликатесы самостоятельно, с допуском человечности в этот бездушный механистический процесс.

Тут надо сказать, что я терпеть долгое время не мог метрическую систему. Все в ней меня смущало и отвращало. Сами подумайте. Вот мера длины – локоть, или пядь, или фут… Они же человека какого-никакого берут за основу, пальцы его, локти, ноги. Я бы дальше, конечно, пошел и ввел бы собственную единицу измерения в 26 см под названием «идеал», для обмеривания новых гоночных автомобилей в Москве или Махачкале (разница между городами исчезает, слава богу, аллаха иллахи).

В идеалах можно было бы еще много чего красивого измерять. Ноги в клубах, например. Или еще что.

А тут метры, килограммы… Бесчеловечная ересь, а не эталоны. При любезном моему сердцу феодализме как все было здорово устроено: у этих одни единицы измерения, у тех – другие, пока договорятся, чем и как вешать, уже караульные с башни орут, что герцог де Маликорн всех осадил. Тухлая корова из требюше на базарную площадь перед догорающим на колу еретиком по навесной траектории – шмяк! Люди по домам! Рынок пустой. Одной мятой в давке сливой можно было кормиться всю осаду.