Sex Around the Clock: Секс вокруг часов - Андрей Кучаев

Композитор сдался.

– Я сама не могу оставить нашу квартиру в Питере, я уеду доживать туда, чтобы вам не мешать, – сестра в последний раз поцеловала его. – Все будет хорошо, – сказала она и заплакала. Гений подумал и плакать на этот раз не стал.

Сестра сама инструктировала интеллигентную образованную женщину, музыкального критика по образованию. Достаточно сказать, что совместились начала и концы. Телесное и духовное.

Чуть рыжеватая, мелкокудрявая, новая женщина гения добросовестно не выходила из спальни весь медовый месяц, и композитор ожил. Если бы кто заглянул в спальню, он бы обнаружил прозаическую картину больничной палаты. Лежа в постели, композитор писал на специальном пюпитре. Жена-секретарь кормила его с ложки и давала лекарство по часам.

Поражала очень белая, холеная кожа новой женщины. Зажили они новым, комфортным и приспособленным к работе и отдыху больного домом. Кто бывал в нем, замечал поразительно двойственную атмосферу этого нового дома: словно одновременно в нем наслаждались обретенным счастьем именно молодожены, хотя композитору уже было под семьдесят, с другой стороны – словно тут выхаживали безнадежно больного члена правительства.

Еще было много техники – медицинской и музыкальной. Толкался и персонал.

Он любил, как прежде, фотографические портреты. Портреты его покойной жены снова появились на стенах. Иногда, оставаясь один, он смотрел большой фотоальбом. Можно было подумать, что он вспоминает прошлое. Но это было не так. Все фото в том альбоме были посвящены одному сюжету – тому самому «Тодессшпрунгу».

Пахло цветами, которые стояли всюду. Дверь вам долго не открывали, потом осторожно отворяли; строго одетая женщина, постреляв глазами по сторонам, наконец пропускала вас, вы попадали в современную приемную Большого человека. Вас допрашивали, крутился магнитофон, мерцали экраны и на одном из них – работающий в кабинете хозяин-гений. Он что-то писал лежа перед пюпитром или стоя за бюро, два рояля угрюмо молчали под чехлами.

К нему самому пускали редко. И далеко не всех.

Жена охраняла гения от улицы и слухов. Так он и не узнал, когда умерла его сестра. Аумерла она с книгой Робера Музиля «Человек без свойств» в руках, в их старой квартире, на старинном ложе из карельской березы, со счастливой улыбкой на устах.

В печать, особенно иностранную, просачивались слухи о создании новых монументальных вещей.

Даже вышла книга, где словами описывалась музыка, какую якобы автору книги, посвященному в тайны, удалось самому прослушать в исполнении самого композитора. Разумеется, что в словесном переложении это был абсолютный бред. Упор делался в книге на то, что вся предыдущая жизнь гения была посвящена борьбе с режимом «проклятых коммунистических палачей», которые постоянно возрождались на родине композитора. Причем последний протест был оформлен в виде забастовки – воплощению своеобразного обета молчания, – имелись в виду беззвучные симфонии – которые и есть забастовка автора звучащих стихий. Музыковед, написавший книгу, особенно красочно – на восьмистах страницах! – трактовал эти «умолчания», расшифровывал их и комментировал, надо заметить, очень квалифицированно и местами остроумно. Если бы речь шла о музыке, скажем, рядового маэстро, этот словесный дессидентский манифест можно было бы передавать хоть по иностранному радио, но в данном случае это было обычное непонимание профана.

Последнюю музыку автор пасквильной книжки трактовал как радостное предвкушение «краха коммунизма и его оплота – советской империи»!

Общественность планеты все-таки заинтересовалась забытой было фигурой. Одна итальянская газета республиканского толка прислала и корреспондента.

Композитор, против ожидания, его принял и дал интервью иностранному гостю.

– Правда ли, что вы в последнее время пишете ораторию?

– Неправда.

– Правда ли, что в этой оратории вы использовали незвестные стихи Леонардо Да Винчи?

– Неправда.

– Правда ли, что в нотах вы зашифровали свое «завещание потомству»?

– Неправда.

– Правда ли то, что написал о вашей музыке известный Зайцефф? Или это…

– Неправда.

– Что бы вы хотели передать от себя лично нашим читателям?

– Все – неправда. Так и передайте!

– Какими вы бы хотели видеть слушателей своих произведений?

– Я хотел бы видеть их сплоченными в одну семью! Да, да, в одну семью. И чтобы эта семья села на один пароход, и чтобы у парохода было имя – «Титаник»…

Прихода новых времен он дождался в весьма почтенном возрасте. Он очень веселился во время обеих революций. Особенно тому, как его ученики и последователи, ценители и продолжатели карабкались на балконы и танки и произносили пламенные речи.

– Они ничего не поняли! Они ничего не поняли!

– Чего они не поняли? – спросила жена-секретарша.

– Того, что я писал всю жизнь! – ответил Маэстро Марии, – секретаршу звали, как мы помним, не Маргарита, а Мария, что еще более символично, на наш взгляд. Она была теперь похожа на молодую рыжую ведьму, какой и является в мировом искусстве, если приглядеться к работам Леонардо.

До конца жизни его и семью – он всегда всем помогал! – кормили не столько мелодии для оперетт и кино, звучавшие по радио, сколько «немые» пластинки и «беззвучные» исполнения!

В собственной стране, после всех революций в театре стали ставить все вещи гения, пригодные для шоу-бизнеса, трактуя их по-бродвейски: зрелищно, помпезно, на грани секс-шока.

Многие симфонические произведения просто не исполнялись – большинство их было закодировано, а быстрый век требовал мгновенных воплощений. Понемногу его имя стало исчезать.

Он не давал интервью, лишь однажды в день девяностолетия, выступил по радио «Эхо века», сказав, что он сам скоро станет тем самым «Призраком» из «Манифеста». Запись производилась в его спальне. На руках он держал последнюю внучку, которую по его просьбе назвали Машей, в честь сестры.

Периодически издавались пластинки с тишиной, тем большими тиражами, чем больше времени проходило со дня его кончины.

На конвертах с пластинками часто репродуцировали «Черный квадрат» Малевича.

На длительное время композитор исчез из поля зрения всех корреспондентов и вообще любопытных. Как всякий гений, он угадал самый точный способ на века войти в историю. Он все, похоже, рассчитал: грядет время, когда исчезнут слушатели серьезной музыки, и пластинки с его «молчаниями» станут бестселлерами в музыке. Время это не за горами. Остальных забудут, диски с «интеллигентным шумом» – классикой и винил предадут анафеме и огню. Компакт диски – танковым гусеницам и ножу бульдозера. Его же тишина останется на века!

Судом дети добивались отчислений с контрафактных «молчаливых» сочинений, которых расплодилось неслыханное множество, доказывая кражу, плагиат у автора-Ждановича, впервые выпустившего тишину под своей фирменной подписью. Это было, как патент. Приоритет его был неоспорим, как и у Малевича на его «Квадрат»! Суды брали сторону наследников, и деньги шли.