Как много событий вмещает жизнь - Александр Дзасохов

Центральным вопросом пленума было обсуждение экономической антикризисной программы, подготовленной кабинетом министров Валентина Павлова. Программа содержала разумные для того времени предложения: ускорение приватизации, либерализацию цен, широкомасштабное привлечение иностранного капитала. Однако далеко не все выступавшие были с этим согласны. «О какой либерализации можно говорить, если последнее повышение цен настолько ударило по карману народа, что потребление продуктов питания сократилось от двух до четырех раз?» – вопрошал с трибуны председатель контрольно-ревизионной комиссии Ленинградской областной парторганизации Н. Кораблев.

Углубляющийся экономический кризис предлагалось преодолевать через широкое внедрение рыночных отношений. Это была официальная позиция партии, зафиксированная во многих документах, в том числе принятых XXVIII съездом. Принципиальное решение было неоднократно поддержано на разных партийных форумах. Теперь же речь шла о том, как воплощать его в жизнь. И тут страсти накалялись до предела. «Консерваторы» не отвергали рыночную терапию полностью. По сути, они предлагали подходить к созданию новых экономических отношений дифференцированно: учитывать интересы разных групп населения и особенности регионального разделения труда, не упускать из виду укрепление позиций государства в целом. Однако их эмоциональное неприятие экономических невзгод было настолько сильным, что критика скоро стала переходить на личности. Доставалось не только Павлову и сторонникам быстрых экономических преобразований. Остро критиковали и Горбачева.

В своем выступлении Генсек вынужден был признать, что общество находится в состоянии глубокого кризиса. Но развернутых выводов из этого тезиса не сделал. И заступился за «демократов», которых на пленуме подвергали беспощадной критике. «Многие не хотят видеть, что среди различных сил, называющих себя демократами, есть масса людей, думающих об отечестве, о нашей общей земле. Есть, разумеется, и экстремисты, люди, когда-то или в чем-то не состоявшиеся и рвущиеся поэтому к реваншу. Это так. Но я никогда не соглашусь с тем, чтобы всех ищущих, всех, выступаюших за демократию, записать в противники по ту сторону баррикад». Очевидно, Генсек стремился к компромиссу. Однако эти его слова, на мой взгляд, еще больше распалили оппозиционную часть зала.

Незадолго до апрельского Пленума сменились многие первые секретари территориальных парторганизаций. На смену умеренно-консервативным, возможно в меньшей степени готовым к изменению методов партийной работы, пришли более раскованные, но малоопытные и крайне напористые из-за неурядиц в партии и государстве люди. Думаю, большинство из них еще не успели овладеть азами политической культуры. И при этом они ничуть не сомневались в том, что вина за все беды в стране лежит на общесоюзном Центре.

Раздраженность, нетерпимость, некая внутренняя «шершавость» новоизбранных секретарей наглядно проявлялись в их выступлениях. Многие без минимальных попыток анализа ситуации начинали выступления с прямых обвинений в адрес Генерального секретаря. Ему задавали вопросы от имени народа, требовали объяснить причины экономического спада, духовного кризиса в обществе. Говорили, что не хватает продовольствия, промышленных товаров, а цены все время растут. Такая обстановка на партийном пленуме была беспрецедентной.

Правдой являлось, конечно, то, что Генеральный секретарь к тому времени действительно почти перестал уделять внимание работе Центрального Комитета КПСС и тем более партийных комитетов на местах. Первой причиной этого была его чрезмерная занятость по государственной линии. Второй – закулисное влияние на него со стороны окружения. Еще одна причина заключалась в том, что у партии изымались хозяйственные рычаги управления. Оставались чисто политические возможности, а использовать их в то время в полной мере еще не умели.

Удивительно, но Горбачев, председательствовавший на пленуме, не пытался ввести дискуссию в конструктивное русло. Он нарочито подчеркивал свою толерантность и демократизм, предоставлял слово для выступления всем и по любому вопросу, лишь бы была передана соответствующая просьба в президиум. Участники пленума выступали в той очередности, в какой поступали их записки. Но это было нарушением регламента.

Я был убежден, что Генеральный секретарь имел возможность направлять ход заседания. Но он от этого отказывался. В результате на трибуну попала самая «шумная» часть членов ЦК, первых секретарей обкомов и крайкомов – Хабаровского, Томского, Луганского, ряда других. В пылу полемики прозвучало требование об отставке Горбачева с поста Генерального секретаря ЦК партии.

Едва ли можно было по большому счету упрекнуть молодых секретарей парторганизаций за их напористость – факты, которые они излагали, были достоверными, отражали обстановку на местах. Руководству партии следовало отнестись к ним более внимательно.

Но при этом следовало отметить: на пленуме выступали в основном те, кто был настроен критически. А более половины членов ЦК – представители творческой интеллигенции, крупные ученые, в том числе лауреаты Нобелевских и Ленинских премий, – не высказались. Поэтому сторонний наблюдатель мог не понять, каково же преобладающее настроение зала.

Кульминация произошла на второй день работы. В полдень я уехал с заседания, чтобы провести промежуточную пресс-конференцию о ходе пленума. Ближе ко второй половине дня, вместе с секретарями ЦК Фалиным и Гиренко и заведующим идеологическим отделом Дегтяревым вернулся в Кремль из пресс-центра гостиницы «Октябрьская», где мы отвечали на вопросы журналистов.

Поднимаясь по лестнице, услышал новость: якобы Горбачев только что подал в отставку с поста Генсека. Поспешил в зал, но там почти никого не оказалось: был объявлен незапланированный перерыв.

Мне удалось найти Горбачева в комнате за президиумом, где обычно собирались члены Политбюро. Туда уже пришли секретари ЦК, некоторые руководители территориальных партийных организаций. Чувствовалось общее напряжение и подавленность. Все молчали, обмениваясь вопросительными взглядами. Высказывался только Горбачев. Он был очень раздражен, повторял, что в условиях, как он выразился, «беспричинной и наглой критики» продолжать работу в партии не намерен.

Его начали уговаривать остаться. Я подключился к общему разговору. Наши аргументы сводились к тому, что интересы дела важнее обстоятельств, побуждающих Горбачева заявлять об отставке. В результате его удалось переубедить. Но это было только полдела. Конфликт выходил на поверхность, его надо было как-то разрешать.

В тот день появилось краткое, но категоричное заявление почти семидесяти членов ЦК, в котором говорилось, что они выйдут из состава Центрального Комитета, если Горбачев покинет пост Генерального секретаря.

Некоторые были настроены по отношению к Горбачеву непримиримо. Говорили, что Генсек отвернулся от партии, разъезжает по заграницам, никого не посвящает в свои дела, не общается даже с аппаратом ЦК КПСС. Были другие суждения и доводы.

Первый. Кто прямо сейчас способен заменить Горбачева, уйди он со своего поста? И станет ли такое развитие событий победой для партии?

Второй. Перестав быть Генсеком, Горбачев сможет действовать без оглядки на КПСС. Надо ли становиться невольными пособниками его перемещения на чисто государственное поле?