Американская ржавчина - Филипп Майер

– Кто попадает под топор? – поинтересовался Патаки.

– Хаггертон. И еще Миллер и Борковски.

– А новенький?

– Он делает больше, чем все остальные, вместе взятые.

– Но Миллер и Борковски – лейтенанты.

– Только Миллер. Борковски провалил экзамен. И вообще новый парень выполняет половину его обязанностей сверхурочно.

– У тебя будут проблемы с профсоюзом.

– Разберусь.

– Он китаец?

Харрис кивнул.

– Похоже, он тебе нравится, – заметил Патаки. – Это хорошо.

– Догадываюсь.

– Позволь мне последнее откровение, Бад, сделай одолжение.

– Точно последнее?

– Я хочу тебе рассказать о самой лучшей работе в своей жизни.

– Почему мне кажется, что это судья Восьмого округа?

– Холодно. “Молочная фабрика Силтест”, я делал мороженое. С сорок четвертого по сорок седьмой, пока не пошел в копы. Громадное здание, бывшая мельница или вроде того, ты приходил на смену, переодевался во все свежее, прежде чем прикасаться к чему-либо, шел на облучение синим светом. Стерильная чистота была. Большие ведра с фисташками и фруктами, персики, вишни, все, что можешь вообразить, смешивается в специальных машинах. Ты, поди, никогда не видел не застывшее еще мороженое, но уверяю тебя, нет ничего прекраснее. Это рай, просто находиться там уже как в раю. Вот готова очередная партия, и ты несешь контейнеры в морозилку на хранение, и иногда, из-за влажности, потому что дверь открывают и закрывают, в морозильном отделении идет снег, штабеля мороженого до потолка и снег в середине лета. Ты готовишь мороженое, на тебя падают хлопья снега, а выглядываешь на улицу – и там девяносто градусов[31] и солнце. Это было как на небесах, правда.

Патаки потянулся к холодильнику, зачерпнул горсть льда, бросил в стакан. Потом плеснул туда еще джина.

– Не видел, куда подевался лайм?

– Никогда бы не подумал, – сказал Харрис, протягивая Патаки четвертинку лайма.

– Я вот о чем, собственно: ты идешь по накатанному пути, а может, лучше подумать о той работе, к которой ты вроде бы и не стремился никогда? Пока не стало еще хуже, как я слыхал.

– Вовсе не хуже, – буркнул Харрис.

– Разве?

Старик прав. Патаки видел его насквозь. Харрис кивнул, но лишь из вежливости.

– Все всегда становится хуже, старина. А добро не остается безнаказанным.

На третий день, в сопровождении Дуэйна, он вышел во двор, где бродили арестанты – поодиночке, небольшими компаниями, и у каждого на уме что-то свое, все хотят чуть приподняться в этой жизни, а все, что можно получить, нужно отнять у ближнего. Тем не менее черномазые полудурки держались поближе к своим, и Поу был рад, что он тоже не один. Солнце стояло высоко, охранники торчали на своих вышках, в руках у них М16 или другие какие винтовки, не разобрать, нет, все-таки М16, пожелай они только, и тут будет бойня, один щелчок, и все – как два пальца. А за двойным сорокафутовым забором и колючей проволокой по-прежнему расстилается Долина во всей своей зеленой красе, но ему больше нет до этого дела, это теперь чужое для него место.

На спортплощадке существовала своя иерархия, паханы и их прихлебатели приседали со штангой, отжимались на брусьях, околачивались у забора, а несколько дюжин всякой мелкой швали, винтовых и отребья из трущоб, образовали что-то вроде внешнего периметра, вечно на побегушках, а время от времени сбивались в кучки поплотнее, скрывая происходящее от глаз охраны. Поу принадлежал к внутреннему кругу, вместе с Черным Ларри и другими, человек семь-восемь мужиков. Но положение у него шаткое, по факту вроде испытательного срока, потому он не спешил ржать и буйствовать наравне с остальными. По временам кто-нибудь из сторонних, не из ближнего круга, подходил потягать штангу, и один из прихвостней записывал его имя на клочке бумаги.

– Не члены платят десятку в день, – пояснил Кловис, поймав недоуменный взгляд Поу. – Но у них, по крайней мере, есть выбор. Вон те, – и он показал на площадку, где распоряжались чернокожие, – попробуй подойти поближе, и они начинают швыряться гантелями, пару месяцев назад размозжили башку одному лоху, блином тридцатифунтовым угодили прямо в висок.

– Олимпийская сборная, мать, – буркнул Поу.

– Они все вообще того. – Кловис выразительно постучал себя пальцем по голове.

Тренировались весь день напролет, Поу столько не качался, даже когда вовсю играл в футбол. Все парни из ближнего круга, за исключением Поу, были в татуировках – руки сверху донизу, картинки на груди и на спине, ястребы или орлы или вообще какие-то мифические птицы, Поу не очень разбирался в этом. У Кловиса на одном трицепсе написано “белая” и “власть” на другом. У Дуэйна, как у прочих, орел, раскинувший крылья от лопатки до лопатки. У Черного Ларри на груди пара джокеров, а живот весь исписан какими-то изречениями, но Поу неловко было его пристально рассматривать. Большинство парней в толстых шрамах, на разных местах. Почти все лет на десять-пятнадцать старше его, но он не собирался уточнять, здесь лишние расспросы не одобряют.

Один из шестерок протянул ему самокрутку, он затянулся, гадость какая, из бычков, что ли, наковыряли табак. Дуэйн заметил, что он курит эту дрянь, покачал головой и протянул нормальную сигарету, из пачки. Поу вернул самокрутку босяку, который тщательно обтер ее и бережно докурил. Постоянно подходили какие-то люди, выказывая уважение, кучка латиносов, похоже, собиралась наладить контакты с братанами, их главарь и Черный Ларри отошли в сторонку и о чем-то толковали наедине довольно долго. Изредка посетитель ронял что-нибудь украдкой на землю. Потом предмет так же незаметно подбирали.

Поу как раз закончил очередную серию подтягиваний и отдыхал на скамейке, дожевывал батончик и запивал содовой, когда к нему обратился Черный Ларри.

– Тебе надо избавиться от казенных штанов, – сказал Ларри, смерив Поу взглядом. – Кудряшка ты наш. Красавчик, Дэвид Хассельхофф[32], бля, ну?

Остальные кивнули, хотя молодые парни из приближенных явно соглашались только из уважения к Черному Ларри, а вообще-то они не слишком были рады появлению Поу.

– Они с Дуэйном могли бы потягаться, кто круче как жеребец.

Дуэйн ухмыльнулся.

– Дуэйна застукали с училкой английского, милой приличной девочкой из колледжа. И больше ее сюда не пускают.

– А она до сих пор мне пишет, – сообщил Дуэйн.

– Короче, маленький Поу, тебе многое нужно наверстать. Хотя мы в тебе уверены.