Сегодня – позавчера. Испытание огнем - Виталий Храмов

– Это ещё что? – повернулся комдив к начштаба.

Тот, сам удивлённый, совсем не по-уставному пожал плечами. Громыхнуло ещё раз.

– Подкинули крупные калибры, – вздохнул комдив, надевая папаху и беря в руку трость – он хромал, видно, не долечил рану ноги. Потом повернулся к начштаба:

– Держись, майор. Противник успел перегруппироваться. Пока бьёт по площади, а вот утром, посветлу, станет бить прицельно. Нам подавить это нечем. Удачи!

Уже в дверях обернулся, посмотрел на меня, начштаба, ухмыльнулся и сказал мне:

– Выживи, лейтенант!

– Постараюсь, товарищ генерал-майор!

Как только дверь за комдивом закрылась, начштаба крикнул ординарцу, чтобы сделал чаю, потом тяжко опустился за стол, схватился за голову руками. Ещё раз бабахнуло.

– Комдив прав. Сейчас они нам спать не дают. А утром, когда пойдём в атаку, с дерьмом смешают этими снарядами. Вместе с обещанными танками.

Принесли чай. Начштаба пил чай и молча медитировал, гипнотизируя карту. Влетел Степанов, крикнул:

– Чаю!

Отобрал мою кружку, допил мой чай – друг, блин! Кинул шапку и тулуп в угол, забегал по избе.

– Что, задумался? – это он своему начштаба. – Что делать будем?

И тут они оба повернулись ко мне.

– Э, мужики, не надо на меня так смотреть! Я вам не волшебник! У меня в роте пятьдесят шесть бойцов осталось. Измотаны сильно. Да и не знаю я, где эта батарея!

– А кому сейчас легко? Иди, готовь роту. Как только уточним расположение батареи, пойдёшь!

– Спасибо тебе, благодетель! Твою дивизию! Что я-то опять в самую печку? Больше некому?

– Больше некому! Орден обещаю.

– Себе пообещай! Знаю я, что за орден! С закруткой на спине! Командиры, блин! Как нарисуется песец, так сразу Кузьмин! Я за всю Красную Армию один не навоюю! Вы совсем охренели? Батарея находится чёрт-те где в тылу врага. Вы на что надеетесь? А, что толку!

Я махнул рукой и пошёл. Рота, все пятьдесят шесть человек, уже сидели на чемоданах. Тут и дураку ясно, что немец бьёт издалека и по «карте», то есть по отметке деревни на карте. Поэтому желательно в это время находиться на другой «отметке». И мы ушли в окопы и землянки той рощи, которую захватили утром.

Вернее, я роту отправил, а сам с Котом пошел в избу особого отдела, тем более что немец вроде и перестал бомбить.

Особист полка, капитан, типичный ботан в очках, удивлённо откинулся на стуле, когда я стал его убеждать, что освобождённое мною воинство отца Анатолия – ангелы во плоти, что геройски воевали рядом со мной, а поп, спасший всех этих окруженцев и бежавших из плена красноармейцев, вообще достоин прижизненного памятника.

Капитан снял очки, ещё некоторое время смотрел на меня близорукими глазами, закурил, встал, взял кружки. Довольно красивая, но какой-то строгой, северной красотой девушка-писарь вскочила налить чаю, но он от неё отмахнулся:

– Сам. Засиделся уже. Голова как ватой набитая. Вот, даже не пойму, зачем этот ротный меня учит Родину любить.

Я осёкся. Как зачем?

– Как зачем? Я за этих людей поручиться могу, выручить их… – споткнулся, увидев насмешливые взгляды, какими переглянулись капитан и его писарь.

– Выручить от чего? – спросил меня особист, протягивая кружку с чаем и ставя на стол деревянную плошку с белыми кубиками сахара.

– Что-то я не пойму, – озадаченно сказал я.

– Да вот и я тоже, – кивнул капитан. – Ты присаживайся, Кузьмин. Не удивляйся. Из-за тебя у нас очень много пустой работы. Язык у тебя как помело. Кому и что говоришь, совсем не соображаешь. А нам потом доносы на тебя разбирать.

– Доносы? И кто же это меня вламывает? – насторожился я. Пришёл, называется, выручить. Так, глядишь, и самого захомутают.

– Да разные. И все просят проверить тебя и принять меры. Кем только ты не чудишься людям: махновец, шпион иностранный, бывший белогвардеец, офицер старорежимный, антисоветчик.

– Как это так-то? Когда это я стал антисоветчиком?

– Анекдоты про наших вождей и генералов и маршалов рассказывал? То-то же. Веру свою не скрываешь, что само по себе религиозная пропаганда. И вообще ты – хам, нахал и хулиган!

– Это точно!

– А что ты радуешься? Думаешь, охота нам кляузы на тебя разбирать? Нам больше заняться нечем? Ладно, боец пожалуется, пообещаем ему разобраться, он и успокоился, а командованию отчёт представь! Если бы ты не успел так себя ярко проявить в нашем правом деле, защищая Родину, давно бы грохнули тебя, чтоб не морочил головы ответственным товарищам. Ага! Проняло? За базаром следи, лейтенант!

– А что это вы по фене?

– Я-то ладно. Ты где нахватался? Вора в законе возле себя пригрел, рецидивиста-хулигана?

– Ранили Казачка. Сильно. В лазарете. Жаль, отменный боец, – грустно вздохнул я.

– Знаю. Знаю даже, что в список на орден его подполковник включил. Так откуда такие обширные связи?

Я усмехнулся:

– Меня такие большие шишкари не раскололи, думаешь, у тебя получится?

– Но я должен был попробовать, – тоже заулыбался капитан. – Ну, вот, вроде прояснилась голова. Можно работать. Ты иди, лейтенант, не отвлекай. Всё нормально будет с этими людьми.

– Нормально? А похватали их зачем? Заперли. Допрашиваете. А дальше? Расстрел? Штрафбат?

– Ну, ты даёшь, лейтенант! Какой расстрел? Воевать некому. Вон, женщины наши на фронт пошли – мужиков не хватает, а ты – расстрел! И за что им штрафбат давать? Среди них только один командир, а бойцам – штрафная рота, «шурочка», как ты говоришь. Да, несколько человек, может быть, и придётся послать искупать вину. Но! Вот опросили шестерых – не за что их в штрафники. Трое в плен сами сдались, да, но они, гля, прости, Оля, столько перенесли в плену, что скорее застрелятся, чем руки поднимут.

– Я тоже так думаю. Так что же вы их мурыжите?

– Чудной ты человек! Опросить их обязательно надо. А разве не надо задокументировать, зафиксировать все зверства нацистов? Ты Аллею Скорби видел?

– Виселицы? Видел.

– А показания этих людей – готовые гвозди в крышки гробов многих нелюдей. А как они после войны выживут, в страны наших союзников переберутся? Как их прижать? То-то! Кроме этого, они обладают массой разведданных. Ты не думал об этом? Мы долго людей готовим, в тыл врага с такими трудностями отправляем – а они уже оттуда.

– Да что они могут знать? По лагерям сидели да в подполе.

– Расположение лагерей, система охраны, фамилии преступников, их сообщников из наших соотечественников. Да мало ли человек может увидеть и услышать! Надо лишь правильно спросить и уметь распорядиться сведениями. Ты же знаешь.