Сегодня – позавчера. Испытание огнем - Виталий Храмов

– Есть, командир!

Наша же собственная лень и мешает. Когда появляется выбор, попотеть ради комфорта или так потерпеть, выбор пропадает. Исключительно терпеливый наш народ.

Обстрел слабел, ещё пару раз рванули запоздалые снаряды и разнеслось:

– Идут!

Я выбежал в траншею, заорал:

– Доложить о потерях! Раненых в тыл!

И только потом посмотрел на цепь немцев. Какие-то они робкие, несмелые. Где тот рывок, где то мельтешение, какое я видел прошедшей осенью? Или им без танков непривычно?

– Что, немец, зябко тебе без танков? Давай смелее! Мы обогреем, приголубим! – заорал я. Не немцам, своим. Над страхом надо посмеяться – страх и уйдёт.

– Два с половиной, – пробормотал я. Работая на железной дороге, в пути привыкаешь мерить расстояние пикетами. От одного пикетного столбика до другого как раз сто метров. Так я и определял дистанцию. Мысленно представлял железнодорожное полотно от себя до цели и считал виртуальные столбики.

– Изготовиться к бою!

Кругом защёлкали затворы. Я сменил магазин на «крещёный». Головки пуль в этом магазине я надсекал ножом. Рассчитывал, что при попадании пуля раскроется, что должно сильно повысить убойное действие. Получится или нет, сегодня и узнаю.

– Огонь! – заорал я и стал вылавливать на мушку заметавшихся немцев.

Шквальный кинжальный огонь получился ошеломляющим. Много немцев попадали мёртвыми или ранеными, часть залегли, но многие, наоборот, рванули на нас. Навстречу им полетели не только пули, но и гранаты.

– Атас! Атас! – прокатилось по нашей цепи, а потом серия взрывов – по фрицевской.

Противник дрогнул, замялся, заметался под нещадными очередями пулемётов и автоматов.

– Примкнуть штыки! – проорал я, опорожнил магазин, сменил на полный, снял прицел, нацепил штык.

– Рота! В атаку! Ура! – и первым выбежал из траншеи. Не оборачиваясь, побежал со всей скоростью, которую смог развить, с СВТ наперевес. Нужна скорость, пока они не очухались.

– А-а-а! – накатывало на меня сзади, подгоняя.

Я бежал на группу немцев. Ближайший, побледнев, поднимал свой МП. Я выстрелил от пояса, не целясь. С пяти шагов-то? Попал прямо в центр фигуры. Немец рухнул на собственные ноги мешком. Два раза выстрелил в следующего. Одна пуля ему попала в лицо, он опрокинулся, как от удара битой. С разбега пронзил штыком ещё одного, поддел его плечом, сталкивая со своего пути, обо что-то запнулся, полетел, сгруппировался, перекатился через плечо, вскочил на ноги, готовый бить и отражать удары, но… Немцы кончились.

Передо мной лишь улепётывали несколько спин. Я рванул следом, вопя во всю глотку какое-то бесконечное:

– А-а-а-а!

Позади нарастал грохот. Я обернулся. Сотня моих бойцов с перекошенными криком и яростью рукопашной лицами бежали следом. А рвалось в роще – немец обрабатывал наш тыл, отрезая нас, подгоняя. Он гнал нас на себя, я и поддал.

Не знаю, какой сейчас олимпийский рекорд по бегу на километр, но я его, наверное, перекрыл.

До траншей гансов оставалось метров сто пятьдесят – двести, когда я заметил там суету, потом в нас ударили пулемёты. Пули секли бегущих передо мной фашистов. Они что, совсем охренели, по своим долбить? Странные сегодня немцы, очень странные.

Когда огненные щупальца пулемёта стали стегать вокруг меня, я рухнул за снежный выступ, несколько секунд восстанавливал дыхание, подгоняя себя:

– Нельзя ждать, темп, темп! Опомнятся – кирдык нам всем!

Прилаживать оптику не стал – сто метров до пулемёта. Вот они – две каски, измазанные известковыми полосами. Опорожнил в них магазин. Попал – пулемёт заткнулся. Я сразу же вскочил и побежал прямо на пулемётную точку. Если они живы, сейчас из меня будет сито. Магазин сменить не успеваю – карабин на спину, в правой руке ТТ, в левой – малая пехотная лопатка, заточенная до остроты тесака. В затылке привычно заломило.

Один немец всё же жив. Я вижу его расширенные в ужасе глаза, он суетливо возится с пулемётом. Стреляю из ТТ на бегу, даже не надеясь попасть. Пули высекают ледовые фонтанчики из залитого водой и смёрзшегося до крепости бетона льда. Немец прячет голову, чего мне и надо – ещё две секунды, и я спрыгиваю на немца, бью лопаткой пониже каски, хватаю пулемёт. Вот чего он возился – патрон в ленте перекосило, обычное дело, но дрожащими, судорожными руками поправить сложно. Перезаряжаю, беру пулемёт наперевес, две ленты перекидываю по-матросски через плечи и иду по траншеям, струями свинца под высоким давлением вымывая из них противников.

Залёгшая под огнём рота опять поднялась.

– Ура! – перекатилось в поле.

Один за другим прыгали в траншеи мои бойцы. Всё! Теперь нас отсюда не выбьют! Вот это прорыв! Сам охреневаю.

Когда менял пулемётную ленту, подбежал взводный-два. Глаза лихорадочно горят, лицо забрызгано кровью.

– Ранен? – спросил я его.

– Что? А, нет, это не моя, – ответил он, утирая лицо колким снегом.

– Первая рукопашная?

– Вообще первый бой.

– Для первого боя вообще молодец!

– Товарищ лейтенант, смотрите! – указал рукой подбежавший Кот, тяжело дыша.

Я посмотрел – дуга летящей мины. Куда это они долбят? По нашей старой позиции. Зачем? А, батальон подошёл. Отсекают их от нас. А откуда долбят? Вот это сейчас и выясним.

– Кот, собери десяток самых шустрых автоматчиков, гранат побольше. Готовность – две минуты. Мухой!

Потом поставил задачу двум взводным и сержанту, заменившему раненого командира первого взвода. Пулемёты, «максим» и трофейные на станках, ставим на флангах, миномёт в центре. Задачу поставил удержать линию траншей до подхода основных сил, отражать атаки и прикрывать подход основных сил.

А сам со штурмовым отделением пошёл в атаку на источник миномётных дымовых трассеров. Ну, как атаку – нашего приема, слава богу, противник не заметил. Просочились. Перебежками от дома к дому, от забора к забору, не ввязываясь в перестрелки, добежали до миномётной огневой. Залегли за жердевым забором в сугробе.

Наш прорыв сильно спутал карты противнику. Немцы бегали как ошпаренные, орали, сталкивались. Пожар в дурдоме – самое точное определение происходящему. Только из-за этого мы и смогли незамеченными оказаться почти в центре села. Но зная немцев, был уверен – скоро они наведут порядок, и нам всем станет жарко. Ага! В общем хоре криков стали прорезаться властные крики командиров. Времени осталось мало.

На батарее тоже царила суета, но более-менее деловая. Вон и их командир стоит с биноклем на капоте грузовика, кричит команды. Я даже слышу его голос.

– Гранаты? – шёпотом спросил Кот.

Я помотал головой. Если уж пошла такая пруха, рискнём ещё раз. Сейчас сниму офицера, повышу уровень энтропии. Оставил пулемёт, взял карабин, вставил последний магазин. Был ещё пристрелочный, были патроны в заплечном мешке, полторы ленты в пулемёте, гранаты – не стоит голову забивать.