Несостоявшиеся столицы Руси. Новгород. Тверь. Смоленск. Москва - Николай Кленов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Страна и столица в руинах, а об освобождении от «ига» нет и речи. Триумф Куликова поля в 1383 г. удалось превратить «всего лишь» в закрепление великого княжения владимирского за московским родом.
Увы, но почти по такому же сценарию проходил погром, учиненный войсками князя Едигея зимой 1408/09 г. Снова безвестно подошло сильное татарское войско, снова великий князь — на этот раз Василий Дмитриевич, сын Дмитрия Донского — «не успе ни мало воинства собрати» и по примеру прошлых великих князей бежал из столицы (опять в Кострому), снова был дотла разорен центр Московской земли, были взяты Коломна, Переяславль, Ростов, Дмитров, Серпухов, Нижний Новгород, Городец… «И не остася такова места, иже не были Татарове». Отличалась лишь судьба самой Москвы: на сей раз город был лучше подготовлен к осаде, чем в 1382-м, в нем оставался, например, дядя великого князя Владимир Андреевич Серпуховский. И спустя 20 дней внутриордынские проблемы вынудили Едигея отступить от Москвы, вытребовав с её жителей «окуп» в 3000 рублей, после чего отправился восвояси [ПСРЛ. Т. 15, стлб. 179–186 и 482–484; т. 18. С. 155–159; т. 25. С. 238].
Вы будете смеяться, но в июле 1439 г. события 1408-го повторились почти полностью, на радость академику Фоменко. Только великого князя, опять бежавшего за Волгу, звали Василием Васильевичем, а ордынско-казанской ратью, разорившей окрестности Москвы и Коломну, командовал Улуг-Мухаммед. Ясно, что сложно говорить о «свержении ига», если великий князь не может в течение нескольких месяцев вернуться в столицу, так как «посады пождьжены от Татар, и люди посечены, и смрад велик от них» [ПСРЛ. Т. 27. С. 107; т. 25. С. 260]. Чуть позже, в 1449-м и в 1451-м, состоялись похожие по исполнению, но уступающие по масштабу внезапные разорительные набеги на Москву «скорых татар» Сеид-Ахмета и царевича Мазовши [ПСРЛ. Т. 25. С. 270–273].
То есть в нашей истории вне зависимости от своего желания Великое княжество Московское не могло избавиться от «ордынского ига» вплоть до середины XV в. А желание освободиться у москвичей, между прочим, присутствовало — А. А. Горский весьма убедительно показал неоднократные попытки прекратить выплату выхода в Орду и до, и после Куликовской битвы, и он же показал связь между попытками освобождения и многими из перечисленных разорительных походов царей, князей и царевичей ордынских [Горский А. А. Москва и Орда. М., 2003. С. 131, 147]. Но голое желание, не подкрепленное эффективной сетью агентурной разведки в Восточной Европе;
работающей системой «степной сторожи»;
политическим контролем над основными землями Северо-Востока Руси;
серьезным стратегическим планированием оборонительных операций;
возможностью быстро и эффективно мобилизовать крупные, боеспособные и мобильные силы,
голое желание без таких мелочей не давало ничего. Вооруженные силы под перечисленные требования начали всерьез создавать в Великом княжестве Московском, как мы видели, лишь в 1450-х, с приходом к фактической власти в государстве окружения молодого Ивана Васильевича, прозванного позднее и Грозным, и Великим. Итог этой реформы мир и увидел в великой и неизвестной даже в России «освободительной войне 1450–1480-х». До завершения новаторской работы по созданию «новой армии» ни о каком «свержении ига» речи быть не могло. А с другой стороны, созданная Москвой военная машина привела Новгород и Смоленск в состав молодого Русского государства.
Могла ли Москва создать нужную «новую армию» много раньше 1450-х? Могла ли в альтернативном мире другая столица Руси — та же Тверь — серьезно опередить в военной организации реальную Москву?
Это возможно, но не слишком вероятно. Тверь или Москва в том замечательном альтернативном мире должна заметно «опередить график» в работе по консолидации Северо-Востока. И главное, альтернативной столице нужно где-то достать гения-организатора, сравнимого по уровню с Иваном Великим, и способного прочувствовать направление «военных революций» в Европе. Куда вероятней получить в альтернативном мире более позднее реальное обретение Северо-Востоком Руси настоящей самостоятельности… ведь даже Франция и Османская империя в 1450-х не могли бы при всем желании снабдить ту альтернативную Русь годными образцами для организации армии, способной к «противоордынской» обороне. Как ни странно, нам грех жаловаться на судьбу в середине XV в., в годину, когда будущая Россия обретала в бою свою независимость, своё будущее.
— И не вздумайте его раздражить, а то бог знает, что может получиться. Предупреждаю — он очень вспыльчив и прямо-таки ужасен, когда рассердится, но в хорошем настроении вполне мил… Он меняет шкуры, но свои собственные! Он является то в облике громадного черного медведя, то в облике громадного могучего черноволосого человека с большими ручищами и большой бородой… Живет он в дубовой роще в просторном деревянном доме, держит скот и лошадей, которые не менее чудесны, чем он. Они на него работают и разговаривают с ним…Он держит ульи, бесчисленные ульи с большими злыми пчелами, и питается главным образом сливками и медом… Беорн — опасный враг… — сказал Гэндальф.
Сколько копий в прямом и переносном смысле сломано вокруг этой короткой фразы: «Господарь всея Руси»! И это неудивительно: в средневековом обществе титулатура государя создавала образ государства, определяла его место в мире, и в глазах его жителей, и в глазах соседей. Изучая историю титула, «претендующего» на власть над всем наследием древних Рюриковичей, мы сможем яснее и четче увидеть, какое место в мире — ив первую очередь в мире христианской Европы — могли бы занять в параллельных мирах альтернативные Русские государства, альтернативные «несостоявшиеся» столицы. Мы увидим, как складывались бы отношения с Европой у могущественного Новгородского княжества, далекого от пресловутых идей «переселения империй» и «Третьего Рима». Мы увидим специфику «европейского будущего» и торжествующей Твери, и независимого Смоленска. И если по ходу дела придется развалить некоторые привычные стереотипы — тем хуже для стереотипов.
История звонкого титула «Господарь всея Руси», как мы видели, вместе с историей многих других идеологических оснований Русского государства восходит ко временам Михаила Ярославича Тверского, «царя» и «великого князя всея Руси». Это интересное начинание было среди прочих заимствовано москвичами во времена Ивана I Даниловича. Этот осторожный князь не пытался использовать столь провокационное самонаименование во внешних сношениях, однако документы для внутреннего пользования зафиксировали такие презабавные обороты: «Се яз, князь великии Иван Даниловичъ всея Руси, пожаловал есмь соколников печерских хто ходит на Печеру, Жилу с други… Хто ли через мою грамоту что у них возмет, и яз, князь великии, кажню, занеже ми те люди надобны» [Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси конца XIV — начала XVI в. Т. 3. С. 15].