Песни сирены - Вениамин Агеев

– И что ты в нём нашла? Что? – строго спрашивала Галю родительница с несколько преувеличенным, но вполне справедливым недоумением. – Не связывайся с этой безотцовщиной, всё равно ничего хорошего не выйдет.

Мадам Деггяренко, помимо прочего, состояла в твёрдом убеждении, что рано или поздно я непременно «научу её дочь плохому». Несмотря на материнские усилия, Галя не прониклась по поводу такого прогноза ни тревогой, ни раскаянием. И даже напротив. Говоря о состоявшемся накануне домашнем нагоняе, она шаловливо хихикала, а в данной точке повествования упёрлась мне в грудь ладонью, и немного отодвинув от себя – так, чтобы я мог встретиться взглядом с её нахальными глазами цвета тёмного мёда, – задорно и весело спросила:

– Ты ведь научишь меня плохому?

Я смутился и не сразу нашёлся, что ответить, но этого, впрочем, и не понадобилось, потому что Галя тут же заткнула мне рот новым поцелуем.

Задним числом материнские внушения представляются мне в несколько ином свете. Зная свою дочь, она, вероятно, и в самом деле желала ей добра – что я представлял из себя в качестве жениха, и что я мог предложить, кроме себя самого? Но тогда мы с Галей не придавали значения подобным мелочам, а что касается грозного тона нотаций, то он так и не материализовался в виде каких-то запретов или санкций. В общем и целом всё было хорошо. Так продолжалось ещё с месяц, пока в наш город не приехала на выездные тренировки республиканская юниорская команда футболистов из Эстонии. Не имею понятия, как обстоят дела в мире большого спорта сейчас, но во времена моей юности подобная практика была не редкостью. И в самом деле – на высоких широтах ещё лежит снег, а на юге страны уже зеленеет травка. А что может быть лучше в преддверии всесоюзного чемпионата, чем настоящая тренировка на настоящем футбольном поле? К несчастью для меня, Дегтяренко-папа состоял в районном комитете по вопросам физической культуры и был таким образом вовлечён в дела по размещению команды в нашем городке. Правда, он всего лишь осуществлял общее руководство, а игроки по одному-два человека были уже заранее расписаны на постой по солидным домам местных добровольцев – любителей спорта. Но кто-то там неожиданно заболел, и в результате Юрий Петрович решил проявить гостеприимство в виде предоставления пустующего в это время года личного дачного домика в распоряжение аж трёх футболистов – двух полузащитников и нападающего. Садовый кооператив «Заречье» тут же превратился в своеобразную штаб-квартиру для всех членов команды, в чём не было ничего удивительного, учитывая отсутствие взрослых и атмосферу полной свободы, не стеснённой необходимостью приспосабливаться к режиму дня постоянных обитателей. Нужно сказать, что футболисты ещё до своего появления успели вызвать у меня лёгкую неприязнь, что было связано отнюдь не с отрицательным отношением к этому виду спорта. Да и вообще, дело было не в них, а в Гале, которая пребывала в состоянии ожидания праздника с той самой минуты, как ей стало известно о папином широком жесте. Как же! Такие интересные люди, без пяти минут чемпионы, да ещё из Эстонии – моей подруге Прибалтика представлялась почти что «заграницей», вроде Румынии, в которой когда-то побывала её мать и о которой при случае до сих пор любила поговорить. Эта наивная радость меня одновременно и оскорбила, и встревожила. Вероятно, более зрелый человек мог бы встретить восторги Гали с участием и пониманием, не испытывая ни малейшего беспокойства и даже пряча снисходительную усмешку. Но я был молод, неопытен и – что хуже всего – не уверен в себе, а поэтому почувствовал себя особенно задетым и приниженным, когда Галя принесла весть о том, что Юрий Петрович решил навестить своих гостей в ближайшую субботу вместе со всей семьёй – с тем, чтобы «поближе познакомиться». А заодно и устроить очередной аттракцион неслыханной щедрости в виде лукуллова пира, включающего всякие экстравагантные блюда, в частности, поросёнка, зажаренного на вертеле. Моя подруга рассказывала о предстоящей встрече с едва сдерживаемым восторгом, который, тем не менее, проступал в её лице и жестах столь явно, что я окончательно замкнулся, хотя мог бы, по крайней мере, оценить её такт – скрывая волнение, она всё же считалась с моими чувствами. Мало того, она не забыла позаботиться о том, чтобы я был включён в число приглашённых, и не как гость, а скорее в роли члена семьи. Говоря о предстоящем визите, она подчёркнуто, хотя и вскользь дала мне понять, что её жадное любопытство ни в коей мере не посягает на устои наших отношений.

– Разумеется, – сказала она, делая ударение на первом слове, – разумеется, ты поедешь вместе с нами. Я сказала папе, что мы должны будем заскочить за тобой по дороге.

Но я уже закусил удила:

– Не нужно ни за кем заскакивать, у меня на субботу другие планы. Меня целый день дома не будет.

В этом месте Галя совершила ошибку. Интуитивно зная, что я солгал, она вместо уговоров прибегла к насмешке:

– И какие же у тебя планы, планировщик ты мой?

– Такие! Не твоё дело.

– Ну, мы всё же заедем за тобой. В четыре часа, не забудь!

Я, конечно, не забыл. И поэтому заблаговременно ушёл, чтобы устроить себе наблюдательный пункт в кустах за газетным киоском, откуда хорошо просматривался фасад нашего дома. До сих пор сам не знаю, зачем мне это было нужно – может быть, я втайне надеялся, что Дегтяренки не уедут сразу. Тогда бы я мог, предварительно заставив их прождать минут пятнадцать, поддаться на уговоры и брюзгливо согласиться составить им компанию. А лучше всего было бы, конечно, если б моя любимая, внезапно осознав свою неправоту, отправила родителей на дачу, а сама осталась ждать меня у подъезда. Но ничего такого не произошло. Машина на минуту приостановилась у парадного и тут же умчалась дальше – видимо, мама сказала Гале, что я собирался вернуться не скоро.

После такого глупого демарша я стал чувствовать себя ещё хуже. Наказав свою подругу, я и сам себя наказал, и едва ли не сильнее, потому что не только не добился желаемого эффекта, но и ощущал в глубине души, что достоинства моих побудительных мотивов сомнительны, а средства выражения не отличаются благородством. Промаявшись ещё с час в бесцельных прогулках по городу, я вернулся домой, но и там мне не было покоя. Всё валилось из рук. Увлекательная книжка, которую я в тот момент читал, царапала поверхность сознания, не усваиваясь. Мысль о домашних делах вызывала отвращение, что стало причиной ссоры с матерью, хотя, вообще говоря, у нас с ней очень редко возникали какие-то конфликты на этой почве. Начиная класса с шестого, я по негласной традиции следил за тем, чтобы в доме всегда водились основные продукты вроде молока и хлеба, а тут, вместо того, чтобы послушно взять в руки авоську, стал огрызаться, ссылаясь на занятость, хотя было совершенно очевидно, что никаких срочных дел у меня нет. В конце концов, уже ближе к сумеркам я рванул на автостанцию, чтобы успеть на последний автобус в «Заречье». Здесь сама собой напрашивается фраза о том, что лучше бы я этого не делал, но не всё так просто – на самом деле, я не уверен, что лучше, а что хуже.

Двор деггяренковской дачи был ярко освещён, и я ещё издали заметил сквозь низенький редкий штакетник, что вся компания расположилась на веранде для чаепития. Стульев не хватало, в связи с чем спортивная команда частично расположилась на балюстраде, уступив наиболее удобные места хозяевам. И те, и другие поздоровались со мной с некоторым недоумением, но довольно радушно, исключая разве что мамашу – но, с другой стороны, от неё я и не ждал особенно тёплого приёма. А вот процедура знакомства преподнесла новые неприятные сюрпризы. Один из футболистов, высокий белобрысый парень года на два постарше, чем я, представившись Иваном и обменявшись со мной крепким рукопожатием, чуть задержал мою ладонь в своей и сказал на неожиданно чистом русском языке, обращаясь при этом не ко мне, а к Гале: