Девять месяцев из жизни - Риза Грин

– Лара, постойте, вы меня слышите?

– Да, – говорю я, поднося трубку обратно к уху. – Я слушаю вас.

– Вы уже выяснили, кто у вас будет?

– Да, – говорю я. – Девочка. Она колеблется пару секунд:

– Сочувствую. Вы даже не представляете, во что вляпались.

– Ну что ж, – говорю я. – Спасибо за вашу честность. Это теперь такая редкость.

Она смеется:

– Согласна. Счастливо, до связи.

Ровно за три минуты до звонка занимаю позицию у кабинета государства и права. Заглядываю через застекленную дверь и вижу Тик. Она сидит на заднем ряду и, скрючившись, читает книжку под столом. Неудивительно, что у нее сплошные «С». Пора с деточкой серьезно поговорить.

В этот момент я слышу свое имя, причем голос идет откуда-то сверху. Поворачиваюсь и вижу Марка, который перегибается через лестничные перила и уже наполовину висит в воздухе.

– Здрасьте, миссис Стоун, у вас есть минутка? Я смотрю на часы:

– Одна минута ровно. И сделай одолжение, встань нормально, я не могу на это смотреть.

Марк возвращается в вертикальное положение и скачет вниз по лестнице.

– Извините, я не думал, что напугаю вас, – говорит он.

Все-таки мне удалось вдолбить в мерзавцев страх божий. Правда, не во всех, увы.

– Друг любезный, у тебя осталось двадцать три секунды, – говорю я.

– Хорошо. Я добавил к своему списку еще несколько колледжей, как вы мне сказали.

– Молодец. И ты собирался рассказать мне какие?

– Так точно, миссис Стоун, – говорит он. – В общем, я добавил университет Бакнелл, Вандербильд и Нью-Йоркский. Что вы думаете?

– Интересный выбор. Ты, надеюсь, понимаешь, что это очень разные заведения?

– Да, я знаю. Но я решил, что не стоит торопиться с окончательным решением, пока я не смогу сам туда съездить и разведать обстановку.

Урок закончился, детки начинают вставать, я вижу, как Тик утрамбовывает барахло в своей гигантской сумке.

– Звучит как генеральный план. Только постарайся, чтобы все формы были у меня до того, как начнутся зимние каникулы. На каникулах я не работаю, capisce[35]?

– Да, мистер Корлеоне. Они будут у вас завтра, клянусь.

Марк салютует, разворачивается и уходит, и в этот момент в дверях появляется Тик.

Не говоря ни слова, я хватаю ее за локоть и отволакиваю на несколько шагов от двери, чтобы нас не растоптали выходящие из класса детки.

– По-моему, нам надо поговорить, – говорю я. Судя по ее пришибленному виду, она прекрасно понимает, о чем надо поговорить.

– Вы узнали про мои результаты CAT? – спрашивает она.

Я киваю.

– Почему ты мне не сказала? Я думала, мы договорились – без всякой хуйни?

Между прочим, Стейсина техника употребления ругательств в разговоре с подростками стала в итоге весьма эффективной стратегической программой этого года. Особенно с Тик.

– Я знаю, – говорит она. – Извините. Я же не специально. Просто я понимала, что вы обломаетесь, и не хотела говорить.

Если бы это было так, я была бы очень тронута, но меня не оставляет ощущение, что мною просто манипулируют.

– Нет, ты уж извини: я тебе не верю. Я делаю все, что в моих силах, а ты старательно, шаг за шагом все портишь. Уже не важно, насколько у тебя говенные результаты CAT. Ты пойми всю нелепость ситуации: я узнаю о твоих результатах от члена приемной комиссии. Это удар по моей профессиональной репутации, а тебе моя профессиональная репутация нужна больше всех, если ты хочешь, чтобы я помогла тебе попасть в Нью-Йорк. Это ты понимаешь?

Она кивает:

– Ну, извините. Я понимаю, надо было сказать. Что мне сделать, чтобы вы мне доверяли?

Я понижаю голос:

– Что сделать? Изменить свое отношение. Ты заявляешь, что хочешь в Нью-Йоркский университет, но само собой это произойти не может. Тебе придется серьезно поработать, Тик. Твои оценки за прошлый год никуда не годятся. Я могу попробовать объяснить им, что с тех пор ситуация изменилась, но чем я это буду аргументировать, если ты нисколько не улучшила их в этом семестре? Понимаешь меня? Это означает, что тебе придется сильно напрячься. Я только что видела тебя на уроке – ты не учителя слушала, а книжку под столом читала. Так не пойдет. То, что твой папа знаменитость, еще не значит, что тебе все будут приносить на тарелочке.

Лицо Тик мгновенно становится ярко-красным. Мне казалось, она давно должна была привыкнуть к тому, что вокруг нее все пляшут, потому что она дочь самого Гарднера. Представляю, как к ней приходят одноклассники, ходят по их безумному дому и старательно делают вид, что ничего особенного, все в таких живут.

– Вы знаете, что я так не думаю, – говорит она.

– Откуда я могу это знать? Знаешь, несмотря на твой дизайн с блошиного рынка и винтажные шмотки, ты такой же испорченный недоросль, как все в этой школе. Пора тебе начать взрослеть и учиться отвечать за все, что ты делаешь. Звучит неприятно, я согласна, но, думаю, тебе это давно не мешало от кого-нибудь услышать.

Она плачет. Я все-таки довела ее до слез. Блин. Может, не надо было так жестко?

– Я не испорченная, – говорит она, сопя и запинаясь. – Вы понятия не имеете, как я живу. Все думают, что так легко жить, когда у тебя папа знаменитый, и денег куча, но это совсем не легко. – Она вытирает глаза тыльной стороной ладони. – Моей собственной матери нет до меня никакого дела.

– Тик, я нисколько не сомневаюсь, что в твоей жизни имеется лично твой, уникальный набор трудностей, и я никогда не жила такой жизнью, какой живешь ты, – так что ты права: я понятия не имею, как ты живешь. Но, честно говоря, я не понимаю, почему ты так относишься к своей маме. Она тебя не понимает, но это не значит, что она тебя не любит. Она просто делает то, что ей кажется лучшим для тебя.

Тик выпучивает на меня глаза:

– Так вы теперь на ее стороне?

– Нет, Тик, мы обе на твоей стороне. Мы обе хотим, чтобы у тебя получилось все, чего ты хочешь, но мы за тебя этого сделать не можем. Вот и все, что я пыталась тебе сказать.

Тик прекращает реветь и размазывает слезы тыльной стороной ладони.

– Она и вам промывание мозгов устроила. Она делает не то, что будет лучшим для меня, а то, что будет лучшим для нее. Она хочет ходить на свои благотворительные обеды и коктейль-парти и рассказывать, в какой хороший колледж поступила ее дочь. Ни на секунду не поверю, что она делает что-то для меня.

Ладно, такое определение мне нравится больше. Но это все равно меня не касается: все, чего я хочу, – это чтобы она поступила, а я бы на следующий год смогла ходить в тренажерный зал на пару раз в неделю больше.