Дважды невидимый фронт. Ленинградские чекисты в тылу врага - Альберт Стародубцев

На оккупированной территории Ленинградской области в 1941–1944 годах сотрудничали с немцами более 15 тысяч человек, в том числе более 10 тысяч — с гражданской администрацией, полицейскими, жандармскими и абверовскими органами, и около 5 тысяч состояли в РОА. Правда, не всякое сотрудничество — предательство, что, кстати, хорошо понимали те, кто после освобождения области рассматривал дела этих людей. Естественно, никакому наказанию не подлежали те, кто работал на немцев, чтобы прокормиться. Советская власть сочла возможным не карать даже рядовых сотрудников полиции, если те не являлись бывшими военнослужащими, т. е. не изменили принесенной присяге, и не участвовали в карательных операциях против партизан и мирных жителей. Да и среди русских сотрудников немецкой разведки и власовцев было немало таких, кто пошел на это с одной целью — вырваться к своим и, как только представлялась такая возможность, переходил на нашу сторону.

Всех этих людей мы вынесем за скобки нашего повествования и будем говорить только о тех, кто более-менее искренне и результативно работал на врага.

Предательство имеет свои гносеологические корни, но в данном случае уместнее говорить не о философии, а о проводившейся немцами пропагандистской обработке населения и о методах вербовки агентуры, основой которой служили, в частности, нечеловеческие условия содержания в лагерях военнопленных и чудовищные методы допроса попавших в плен советских разведчиков и разведчиц. Ни одна спецслужба не прибегала в таком массовом порядке к подобного рода омерзительным методам вербовки, но надо сказать, что и надежность немецкой агентуры была очень низка.

Предпосылкой к вербовке гражданских лиц являлся уже сам факт получения работы в немецких административных органах, на железной дороге, на военных объектах, таких, как склады продовольствия и обмундирования, базы горючего и боеприпасов, в лесничествах и по содержанию шоссейных дорог. Занятые в этих сферах люди не умирали с голода — они имели хороший паек, такой же, как у рядового немецкого солдата. Если принять во внимание, что пайком кормилась вся семья, то зависимость была очевидной.

Немецкие спецслужбы имели большой выбор кандидатов на вербовку, и любой отказ от сотрудничества рассматривался ими как проявление неблагонадежности и возможного противодействия в последующем. Осознавая подобного рода зависимость, вербуемый или становился на путь предательства, или, дав согласие, искал выход в оказании помощи подполью и партизанам. Немцы, в свою очередь, пытались закрепить вербовку не только получением подписки о сотрудничестве, но и, заставив человека выполнять задания, связанные с предательством.

Решению задачи создания на оккупированной территории разветвленной агентурно-осведомительной сети германские спецслужбы подчинили свой пропагандистский аппарат. К нему относились:

1. Открытая в Гатчине пропагандистская школа, курс обучения в которой проходили одновременно 40 человек. Контингент слушателей был русскоговорящий, с явно выраженным антисоветским уклоном. Преподавательский состав имел четкую антибольшевистскую, геббельсовскую ориентацию. Диапазон использования выпускников был довольно широк, начиная от редакций, где издавались книги, газеты и листовки с клеветой на советскую власть и Красную Армию, до вещания через громкоговорители на наши передовые позиции с призывами переходить на сторону немцев.

Такую школу закончила в марте 1945 года предательница из Гатчины Грязнова, которая в апреле выезжала к передовым позициям наступавших на Берлин войск Красной Армии и призывала через громкоговоритель наших солдат складывать оружие ввиду скорой победы вермахта. До этого она закончила школу надзирательниц и работала начальником женского трудового лагеря в Красногвардейском районе.

2. Немецкие власти, чтобы держать население в состоянии информационного голода, в приказном порядке под угрозой расстрела обязали всех жителей сдать радиоприемники. (Впрочем, Ленинградское радио все равно осуществляло вещание на оккупированную территорию в надежде, что хоть кто-то услышит его голос и поделится новостями с родственниками или соседями.)

3. В наиболее людных местах, на рынках, площадях через громкоговорители передавалась лживая, искаженная информация о победах немецкой армии, о якобы взятии таких крупных городов, как Сталинград, и даже о взятии Москвы и падении Ленинграда. В передачах содержались призывы отлавливать большевиков и евреев и сдавать их немецким властям как врагов русского народа.

4. Немцы начали издавать и распространять на оккупированной территории через розничную сеть газеты на русском языке, такие, как «Русское слово» в Пскове, «Северное слово» в Риге. В Гатчине издавалась газета «Мировое эхо», в которой печатались наряду с лживой информацией об успехах немецких войск письма граждан, выехавших на работу в Германию, об идиллическом пребывании в этой стране.

Воздействию печатного слова на население немцы придавали особое значение. В частности, они обязали жителей Гатчины и района, работающих в немецких учреждениях, подписаться на газету «Мировое эхо». Печатали объявления, чтобы повысить интерес к периодическим изданиям и увеличить тиражи. К примеру, дневная выручка одного из газетных киосков в Гатчине доходила до 1500 рублей при стоимости одной единицы издания 1,5 рубля.

Немцы постоянно отслеживали читательский интерес к печатным изданиям, в том числе к распространявшимся в большом количестве листовкам. Нельзя не отметить, что среди издателей находились трезвые головы, которые указывали на шаблонность статей, прямолинейную подачу лживой информации, а также на отсутствие элементарной привлекательности. Однако критическая оценка содержания печатных изданий некоторыми немецкими пропагандистами в вышестоящих пропагандистских органах в Берлине зачастую рассматривалась как попытка привнесения пораженческих настроений и грозила смещением с должности и отправкой на фронт.

5. Была предпринята попытка насадить среди местного населения немецкую массовую культуру, чтобы сделать образ Германии более привлекательным в глазах русских людей. В Гатчине открыли кинотеатр для местных жителей (фильмы для немецких солдат и офицеров показывались в отдельном кинотеатре). Посещаемость его была невысокая, в основном, туда ходили подростки и молодые женщины, а также лица, работавшие на немецких объектах и в административных учреждениях, которые посещением кинотеатра должны были демонстрировать свою лояльность немцам. Однако пропагандистам массовой культуры не удалось добиться высокой посещаемости. Объяснялось это также тем, что фильмы шли на немецком языке, в основном, были развлекательного характера, как правило, после одного-двух «культпоходов» интерес к ним пропадал.

Организовывались также концерты, где главным действующим лицом являлся бывший солист Ленинградского театра оперы и балета им. Кирова Н.К. Печковский, который, будучи талантливым тенором, пользовался популярностью у немцев. С концертами он выезжал в оккупированные города Ленинградской области, в Прибалтику, выступал в Берлине и Вене, где не был принят в труппу знаменитого оперного театра по причине якобы незнания немецкого языка.

Арестованный предатель Г.А. Куликов, подготовленный в Сиверском разведпункте для ведения разведывательной работы в блокадном Ленинграде, рассказывал об обстоятельствах, при которых певец стал работать на немцев: «Уже в бытность пребывания Загоруйченко (студент института им. Лесгафта, до войны чемпион СССР по боксу в среднем весе, добровольно сдался немцам в плен. — Авт.) на Сиверской обнаружилось, что личным знакомым последнего является певец Печковский, проживающий со своей матерью и еще одной женщиной в Карташовке под Сиверской на собственной даче, и которого Загоруйченко знал еще по Ленинграду. Знал ли Загоруйченко о пребывании Печковского в Карташовке еще до своего прибытия на Сиверскую или встретился с ним во время одной из тренировочных прогулок на лыжах, я не знаю. Но однажды, в январе или в феврале месяце (1942 года. — Авт.), Загоруйченко рассказал нам, что встретился с Печковским, что последний живет очень плохо и испытывает крайнюю нужду в продовольствии. Он предложил нам, то есть всем проживающим на „Корниловской даче“, сделать сбор продовольствия в его пользу. По договоренности с Владимиром Яковлевичем (капитан Красной Армии, добровольно сдавшийся в плен, комендант Сиверского разведпункта. — Авт.) и эстонцами (три охранника разведпункта: Хельмут, Карл и Артур. — Авт.) мы собрали две буханки хлеба, выделили некоторое количество картофеля, и все это Олег Загоруйченко, Борис, Николай (другие разведчики, пребывавшие в школе, тоже добровольно сдавшиеся в плен военнослужащие Красной Армии. — Авт.) и кто-то из эстонцев свезли Печковскому. Затем в это дело вмешался и Владимир Николаевич (гражданский сотрудник школы, занимался подбором разведчиков из числа военнопленных, одновременно являлся переводчиком. — Авт.). По его указанию из штаба были доставлены на дачу Печковского дрова. Побывав в отпуске с 15-го февраля по 15-е марта у своей семьи в Риге, Владимир Николаевич привез для Печковского продовольственную посылку, якобы из Риги, и ее свезла в одно из воскресений Печковскому эта же группа лиц. Причем вместе с группой в тот день пошел на лыжах в Карташовку и сам Владимир Николаевич. Свою заботу о Печковском Владимир Николаевич мотивировал тем, что нужно сохранить для новой России этого крупного певца. В дальнейшем положение Печковского резко улучшилось. В апреле месяце мне пришлось слышать от кого-то из ребят, как будто бы от Бориса, что Печковский начал давать концерты, и что о нем проявляется забота, и он уже ни в чем не нуждается».