Венгерский кризис 1956 года в исторической ретроспективе - Александр Стыкалин

И после завершения переговоров с югославским лидером в Москве некоторое время еще продолжали склоняться к мнению о том, что альтернативы Ракоши в Венгрии нет. Это подтвердила и состоявшаяся 22–23 июня в СССР встреча руководителей компартий стран Восточной Европы. Как можно судить по его выступлению на Политбюро ЦР ВПТ сразу же по возвращении, Ракоши вернулся из Москвы в Будапешт не разуверенный в поддержке своей персоны советским руководством в тот момент, когда он более всего в этой поддержке нуждался[300].

Совещание представителей компартий стран «народной демократии» было посвящено в первую очередь экономическим вопросам, а также обсуждению новых форм межпартийного сотрудничества. Но на следующий день после его окончания, 24 июня, в отсутствие югославских и китайских представителей состоялась еще одна беседа, на которой обсуждались итоги визита в СССР И. Броза Тито, а также внутриполитическая ситуация в странах Восточной Европы после XX съезда КПСС. Подписанная перед этим советско-югославская декларация была, как уже отмечалось, компромиссной со стороны СССР. На несоответствие всей стилистики этого документа привычным представлениям о характере отношений внутри мирового коммунистического движения обращалось внимание и с югославской стороны. Так, по справедливому наблюдению югославского посла в СССР В. Мичуновича, отраженному в его мемуарах, стилизованных под дневник и написанных на основе дипломатических донесений из Москвы, в ней и речи не было ни об «идеологическом единстве», ни о «социалистическом лагере»[301]. Знаком компромисса в отношении Югославии была и критика Сталина в постановлении ЦК КПСС от 30 июня 1956 году «О преодолении культа личности и его последствий» именно за его роль в разжигании советско-югославского конфликта[302]. Однако названную декларацию отнюдь не собирались класть в основу новой доктрины восточноевропейской политики Кремля, что выяснилось на первой же рабочей встрече лидеров стран «народной демократии». Чтобы в корне пресечь любую попытку извлечения в других странах Восточной Европы нежелательных для Москвы выводов из этого документа, «русские… ясно дали понять лидерам стран лагеря: то, что они подписали с Тито, не имеет значения для политики СССР по отношению к государствам и коммунистическим партиям стран лагеря»[303]. Применительно к Венгрии это прозвучало как предупреждение отнюдь не в адрес Ракоши, положение которого во главе ВПТ уже всецело зависело от прихоти Москвы, а в адрес некоторых из его политических оппонентов, все более видевших в титовской Югославии своего рода путеводную звезду. Тезис о большой популярности югославской модели и югославского опыта среди оппозиционно настроенных венгерских коммунистов стал летом 1956 года общим местом в донесениях советских дипломатов из Будапешта. Ракоши же из итогов июньской встречи мог почерпнуть для себя совсем другое: напуганный размахом критических выступлений дома и в некоторых соседних странах и раздосадованный публикацией в американской прессе своего секретного доклада[304], Хрущев призывал лидеров стран социалистического лагеря к более жесткой реакции на оппозиционные настроения, оживившиеся после XX съезда КПСС. «Нельзя забывать, что к врагам мы должны применять власть. Нельзя властью злоупотреблять, как это делал Сталин, но употреблять ее надо. Вражеским устремлениям нужно противопоставить госбезопасность, суды, репрессивные органы», – говорил он[305]. Мнение Москвы стало для Ракоши тем более ценным козырем, что в самый день многосторонней встречи, 24 июня, дома произошло событие, вызвавшее немалое раздражение первого секретаря: главная газета партии «Szabad Nép», все более попадавшая под влияние реформаторски настроенной части партаппарата, опубликовала статью в поддержку Кружка Петефи и развернувшихся на заседаниях этого клуба молодой интеллигенции дискуссий, к этому времени уже явно выходивших из-под контроля партийного руководства.

Таким образом, в Москве Ракоши получил не только заверения в поддержке, но и напутствия в борьбе с формировавшейся оппозицией. Однако последующее развитие событий внесло заметные коррективы в представления лидеров КПСС о путях укрепления в Венгрии монополии правящей партии. 28 июня происходят волнения в польском городе Познани, подавленные силовым путем, – более 70 человек погибло, более 300 получили ранения. Познаньские события, ставшие первым серьезным испытанием на прочность заявленной с трибуны XX съезда КПСС готовности к преодолению сталинского наследия, наглядно продемонстрировали всему мировому сообществу, что на подобные эксцессы в советском лагере будут и впредь реагировать только силой. В Венгрии в те же дни происходят события, которые перепуганные партийные функционеры тут же окрестили «идеологической Познанью» – речь идет о дискуссии по проблемам свободы печати 27 июня, которая превзошла все предшествующие акции Кружка Петефи не только по количеству участников, но и по накалу страстей, остроте критических выступлений в адрес партийной верхушки. Напутствия, полученные в Москве, придали Ракоши уверенности в борьбе с оппонентами. Происходят исключения из партии, инициируется шумная кампания в прессе. Однако курс на ужесточение вызывал сильное противодействие, и не только в среде интеллигенции, но даже среди части партаппарата. В этих условиях, опасаясь углубления кризиса власти, влиятельнейшие члены руководства ВПТ Э. Герё и особенно И. Ковач (остававшиеся при этом сторонниками жесткой линии в отношениях с оппозицией) активизировали давление на советского посла, чтобы добиться, наконец, согласия Москвы на смену лидера партии[306]. В целях компрометации Ракоши, ставшего настоящей обузой для своих коллег, был дан ход свидетельским показаниям находившегося в тюрьме Габора Петера. Комиссия по «делу Фаркаша», которой предстояло на ближайшем пленуме ЦР отчитаться о своей работе, собиралась огласить письмо Петера перед партийным активом.