Глубокая зона - Джеймс Д. Тейбор

– Взгляни на шею, – сказал Стайкс. – Будто скальпелем отрезали. Ты когда-нибудь видел такое?

– Нет.

– Что за черт, Катан? Мы сидели в двадцати метрах. Я ничего не слышал.

– Я тоже. Кто бы ни был убийцей, он знал, что делал. Демпси просто так не возьмешь.

– Вряд ли кому-то удастся тихо пробраться через такие заросли.

– Может, его здесь ждали, – предположил Катан.

– Не понимаю. Как они узнали, что он придет именно сюда?

– Еще кое-что, Стайкс: следов-то нет.

На сырой и мягкой почве четко отпечатались лишь их собственные следы и следы Демпси – три пары обуви с характерными узорами на подошвах. Больше – ничего.

– Что-то здесь не так.

Опустившись на одно колено спинами друг к другу, они вели наблюдение. Сквозь ПНВ Стайкс видел мерцающие зеленым стволы деревьев и пространство между ними – темнее. Ни единого движения. Он прислушался, но кроме дыхания – своего и товарища – ничего. Принюхался, пытаясь уловить чужеродный запах, – безуспешно.

– Что думаешь? Нарки?

– Или федералы. Или индейцы, – откликнулся Катан. – Ставлю на нарков, но вообще-то разницы нет.

– Что будем с ним делать?

– Тело остается здесь. Забираем аппаратуру и оружие, – распорядился Катан.

Стайксу показалось, что голос великана слегка дрогнул. Впрочем, возможно, от усталости.

Паркуя машину на стоянке у дома, Эвви Флеммер так резко нажала на тормоз, что шины старенькой «Камри» завизжали. Она никогда не любила возвращаться домой, а теперь, когда в лаборатории так много стояло на кону – тем более. Но после четвертого подряд шестнадцатичасового рабочего дня доктор Кейси настоял, чтобы Эвви наконец сделала перерыв.

– А поскольку я понимаю, что наши представления о «перерыве» могут в значительной степени расходиться, поясняю: я имею в виду шестнадцать часов минимум, Эвви Флеммер. Шестнадцать. Я ясно выразился?

Доктор Кейси прочитал эту небольшую лекцию в притворно-суровом тоне, положив ей руку на плечо для пущей выразительности. С его лица не сходила отеческая улыбка – он был уверен, что поступает правильно.

В восемь вечера уже царила полная тьма, и лишь парковку заливал свет натриевых ламп. Эвви выключила двигатель и просто сидела. Он прав, она действительно устала. Однако мысль о том, что нужно выйти из машины и добраться до квартиры, пугала.

Флеммер прошла через маленький холл с металлическими почтовыми ящиками и синими мусорными контейнерами. Мимоходом взглянула на доску объявлений, где управляющий обычно размещал уведомления о сроках замены парковочных стикеров, ремонте лифта, изменении графика вывоза мусора. Сегодня ничего нового не появилось.

Мелькнула мысль подняться по лестнице, но было слишком поздно, к тому же она очень устала. Для экономии в подъезде установили энергосберегающие лампочки, и лифт напоминал наполненный сумеречным светом куб. В темноте третьего этажа датчики движения обнаружили ее присутствие, загорелись лампы – еще тусклее, чем в лифте. В холле пахло жареной рыбой и сигаретным дымом. Вообще-то курение было запрещено, однако в последнее время в дом начали вселяться новые виды жильцов. Мрачные женщины с красными точками на лбу. Держащиеся за руки и разговаривающие на повышенных тонах мужчины. Целые семьи с пирсингом и татуировками на тучных до невозможности телах, при виде которых на ум приходили клоуны. Флеммер с удовольствием переехала бы, но цены на аренду жилья в Вашингтоне заоблачные, и даже эта квартира при зарплате в шестьдесят пять тысяч долларов была тяжким бременем.

Флеммер закрыла за собой дверь, дважды проверила замки, повесила в стенной шкаф коричневое пальто. Положила на стол сумочку и постояла, соображая, в каком направлении двигаться. В лаборатории подобного с ней не случалось: на работе она знала, куда идти и чем заниматься. Ее разум преобразовывал большие проекты в порции дел, которые сами вели ее в нужные места, где она педантично выполняла конкретные задачи. Эвви называла это хорошей организацией.

Наконец она спросила вслух:

– Есть хочешь?

Как у большинства одиноких людей, у нее выработалась привычка разговаривать с собой.

– Не особо.

– Что тогда?

– Может, бокал вина?

– Хорошо. Выпьем вина.

Эвви достала из холодильника пакет с «Шабли», до половины наполнила бокал. Отнесла его в гостиную, включила торшер, села на диван и посмотрела на красные бумажные маки в белой вазе на журнальном столике. Телевизора и радио у нее не было – мысленно Эвви называла их пробоинами в стене ада. Разглядывая маки, она пила вино, а ее ум усиленно работал.

Флеммер думала об оставшихся в Оклахоме родителях. Сколько сейчас там? Около девяти. Отец, наверное, уже храпит, пуская слюни на подушку. Она отпила еще вина – как воду, большими глотками. Полностью промурлыкала «Марсельезу», потом еще раз до середины… Снова поднесла ко рту бокал… Он оказался пуст. Она опять наполнила его и вернулась на диван.

Флеммер не любила находиться вне стен лаборатории. Это ее злило. Вино подействовало, и она разозлилась еще больше. Заурчало в животе. На кухне она разогрела упаковку готового обеда из курицы и три булочки «Паркер-Хаус», намазала все три сливочным маслом. Многие годы Эвви безуспешно боролась с лишним весом. Даже ходила к врачу в надежде на какие-нибудь чудодейственные таблетки. Вместо этого он посоветовал разобраться, почему она хочет похудеть. Найти стимул – так он это назвал. Если у нее будет стимул, все получится, сказал врач. Ох… Каждый день Эвви по часу сидела с чистым листом бумаги и ручкой и, уставившись в пустоту, ждала, когда стимул себя проявит.

Так и не дождалась. Самое лучшее, что пришло в голову, – возможно, она хочет нравиться мужчинам. При этой мысли Флеммер расхохоталась. Посреди листа она написала слово:

МУЖЧИНЫ

Несколько минут пристально смотрела на него, потом зачеркнула:

МУЖЧИНЫ

Эвви провела еще несколько линий, затем еще и еще, пока вместо слова на бумаге не появился спутанный ком, похожий на клубок ниток. С тех пор она не ходила к врачу и не пыталась сбросить вес.

На журнальный столик Флеммер поставила тарелку, бокал, положила серебряные приборы. Обстановку гостиной составляли диван с бежевой обивкой, приставные столики с торшерами и два гармонирующих по цвету с диваном стула. Вдоль одной из стен – книжный стеллаж. На полках в алфавитном порядке были расставлены толстые книги в твердых переплетах, на корешках – по одному слову: Австралия, Англия, Аргентина, Германия, Греция, Италия… Всего двадцать девять книг.

Флеммер решила еще раз почитать о Франции и подошла к стеллажу. На верхней полке стояли две обрамленные черно-белые фотографии: мать и отец. У матери прямые темные волосы, полные, словно припухшие губы, на лбу – три глубокие морщины. Голова слегка наклонена влево, глаза добрые и задумчивые. Отец в футболке, подчеркивающей мощную мускулистую шею. Из-под горловины курчавятся черные волосы. Он был самым волосатым мужчиной из всех, ей известных. Волосы у него росли по всему телу, как шерсть у животного. Проводя ладонью по его спине, Эвви удивлялась, насколько эти волосы были жесткими – почти как щетка. В отличие от ее собственных, мягких и послушных.