Светлой по Тёмному - Купава Огинская

А потом Танис завел меня в просторное светлое помещение.

На стуле, с ошейником на шее и бездумным взглядом, сидел человек. Одетый в рубаху и штаны, с короткими, чистыми волосами, он выглядел странно неопрятным.

Моя упрямая вера в свои силы серьезно пошатнулась.

– Кто это?

– Тебе интересно кем он был раньше, или кем является сейчас? – спросил Танис, подходя к мужчине и аккуратно заменяя лежавший в безвольной ладони полный темной магии накопитель на такой же, но пустой, – Теперь он мой неиссякаемый источник магии. Видишь ли, я, к сожалению, светлый, а все мои разработки нуждаются в темной энергии, которую я не могу им дать, зато может он.

Мужчина почти не моргал, едва дышал, и очень походил на труп.

– А кем он был раньше?

– Моим наставником.

– Что?

Танис не спешил с ответом, он положил накопитель в шкатулку, где хрустально звякнуло еще с дюжину таких же полных магии кристаллов. Закрыл ее и некоторое время смотрел на темного, проверяя как много еще энергии в нем осталось, и сколько еще накопителей сможет наполнить, пока не подойдет к границе, за которой только выжженные от перенапряжения магические нити и, что, вероятнее всего в таком состоянии, летальный исход. Мужчина был слишком истощен, чтобы суметь пережить шок от выгорания.

– Я должен был стать целителем, – наконец заговорил он, – способный мальчик с впечатляющим резервом, но в моей жизни появился он. Предложил пойти к нему в ученики, стать артефактором, получить такое могущество, о котором я и мечтать не мог.

Танис говорил спокойно, совершенно равнодушно, но за этим равнодушием скрывалась такая злость, что дыхание перехватывало от одного взгляда на его застывшее лицо.

– И я был достаточно глуп, чтобы согласиться.

В помещении было холодно, я чувствовала, как заледенели мои пальцы, но не могла пошевелиться, чтобы хоть что-то с этим сделать.

– Разумеется, он обучал меня, первое время все шло очень хорошо. Алай оказался прекрасным учителем, я не мог поверить, что мне так повезло.

Танис замолчал, продолжая смотреть на темного. Я мерзла и мечтала оказаться подальше от этих подвалом, бессмысленного взгляда мужчины и закаменевшего, разрываемого на части от злости, артефактора. Но для этого Танис должен был закончить свою историю.

– Что было потом?

– Потом он решил совместить обучение с тестированием новых разработок, – решив, что лучше один раз показать, чем долго и нудно объяснять, что за разработки это были и как проходили тестирования, он быстро и чуточку нервно принялся расстегивать рубашку, почти вырывая пуговицы из петель. Я стояла как меня поставили и удивление свое могла продемонстрировать только вытаращенными глазами.

– Ох…

– Он утверждал, что делает меня лучше, совершеннее, что я стану его самым главным творением…

Я его не слушала, зачарованно разглядывая бледный, исполосованный шрамами торс, стальную вставку на боку справа и крепкое стекло, вделанное в грудь, небольшое окно в его внутренний мир, где в синеватом растворе, плавало ровно бьющееся сердце.

– Оно… – воздуха не хватало, я хотела бы отвернуться и больше не смотреть, но не могла. Не потому, что тело не слушалось, просто отвести глаза не было никаких сил, отталкивающее, невозможное зрелище приковывало к себе взгляд, – это руны?

– Поразительная работа, правда? – Танис странно улыбнулся. – Он выжег их на моем бьющемся сердце. Эта операция оказалась самой сложной, Алай подготавливал ее почти полгода, непосредственно во время операции погибло три целителя, – Танис усмехнулся, – разумеется, они помогали не по своей воле, и их жизни моего наставника не волновали.

– Но зачем?

– Чтобы сделать меня сильным, неуязвимым и полностью покорным его воле, – коротко ответил Танис, быстро застегивая пуговицы, он стеснялся своего уродства.

– И у него получилось?

Артефактор пожал плечами.

– Он успел провести три операции, изменил мое сердце, печень и что-то сделал со спинным мозгом, а потом я его усыпил.

– И занял его место, – не смогла промолчать я.

Танис моей честности не оценил, нахмурился и сухо сказал:

– Пожалуй, на сегодня хватит, пора обедать, – меня вновь потащили за собой, заставив идти всего лишь одним движением руки.

Весь путь до лестницы мы проделали в молчании и уже там, замерев у двери, Танис как бы невзначай обронил, стоя ко мне спиной:

– Ты мне нравишься, Эрида, я не хотел бы делать с тобой то же, что пришлось сделать с Сэнсом.

Место лучше для запугивания сложно было представить.

Темно, холодно и страшно, за спиной вся его лаборатория, уместившаяся в паре подземных комнат, больше всего похожих на тюремные камеры, потерявший себя темный маг-экспериментатор и, судя по звукам, раздававшимся из-за некоторых закрытых дверей, парочка измененных.

Просто идеальное место, чтобы говорить что-то в этом роде.

– Я бы тоже не хотела, чтобы со мной сделали то же, что и с Сэнсом, – согласилась я, тихо добавив, – но со мной это сделали.

– Я не забрал твою личность, хотя мог бы, – кажется, он искренне считал, что я должна быть ему за это благодарна.

Дверь бесшумно открылась.

У меня были все причины опасаться, что свою личность, в таких условиях, я и сама легко потеряю. Свихнусь, и что он будет тогда со мной делать?

Составив расписание для выживания в этом сумасшедшем доме, я строго его придерживалась.

Утром послушно принять завтрак в постель и стараться не смотреть лишний раз на приносившего мне поднос измененного, и уж совсем не думать, кто готовит еду. Никаких голодовок, никаких попыток показать характер, может я и была недалека от помешательства, но пока что с ума не сошла.

Днем, с двенадцати до пяти, так же послушно изображать заинтересованность и внимание, слушая долгие и пространные рассуждения Таниса о нашем будущем. Так долго и нудно не умел говорить даже мой брат, но я терпела, молчала и делала вид, что слушаю. Делать вид получалось очень хорошо, плохо получалось скрывать сильные эмоции, когда в лаборатории мне попадались колбы с его безумными экспериментами.

Нервно вращающийся глаз, прикрепленный к плоскому квадратному амулеты, плавающий в синеватом растворе, бьющееся сердце в соседнем сосуде, чья-то не до конца трансформировавшаяся рука на столе.

После всего этого нужно было еще высидеть ужин, старательно сдерживая тошноту.

И только в седьмом часу, когда меня отпускали в комнату, я могла тихонько поплакать и часов до одиннадцати вечера отчаянно и упрямо расшатывать решетку, почти не обращая внимания на холод.