Цветок яблони - Алексей Юрьевич Пехов

Отец вызвал старшего сына к себе после обеда, в час, когда даже змеи скрывались под камнями, чтобы не зажариться на них, словно на сковородке. В семейном ткте — двухвековом доме-колодце, с куполообразной крышей, где прохлада властвовала всегда, а свет проникал через множество узких окошек и множился с помощью медных зеркал, делая это место столь же таинственным, как и желанным.

— Достопочтимый, — сказал Сабир, приветствуя старшего в роду.

Великий купец восседал среди подушек и одеял, окруженный кувшинами вина, как город вражеской армией.

— Сядь, сын, — мужчина взял серебряный кубок, наполнил темным, пахнущим изюмом вином, и протянул юноше. Тот не ожидал этого, отец никогда не наливал ему, не оказывал такой чести. — Разговор нам предстоит серьезный.

— Я совершил что-то недопустимое вчера? Обидел этого великого человека?

— Нет, — Сабиру показалось, что отец немного печален, немного задумчив, а еще отчего-то горд. — Он благословил наш дом и семью, обещал молиться о нас Мири.

Юноша облегченно перевел дух и необъяснимая тревога, тягучая и вязкая, словно карифские сладости, терзавшая его с самого утра, начала отступать.

— Мири выбрала тебя. Ты ведь почувствовал. Так сказал мой старый друг.

Сабир коснулся лба, где вчера жгло.

— Ты осознаешь, что это значит?

— Да, отец.

— Скажи, чтобы я не ошибался.

— Храм ждет меня, — во рту было сухо.

Он не очень понимал, что в нем сильнее: обида на судьбу, сделавшую за него выбор, страх, или какое-то странное осознание счастья, что избран.

— Так.

— Но я слишком взрослый. Разве в Храм не приводят тех, кто младше?

— Пути к Мири разные, сын. Бедняки отдают детей Храму, потому что там заботятся о них. Даруют лучшую судьбу и работу, чем на полях или в море. Но не все, кто пришел, допускаются в святая-святых, что построена на горе Чтак. Храм велик, но Храм один. И туда позволено войти не многим.

— Я слышал.

— Тогда послушай еще. Пути к Мире разные, сын, — повторил отец. — Она не любит бездумных решений. Некоторые идут к ней всю жизни, другие же делают свой выбор в молодости. Но всегда он доброволен, ибо служить ей — честь для любого в нашем герцогстве. И каждый склоняет голову перед теми, кто спускается с горы Чтак. Ибо они следы.

Сабир снова кивнул, посмотрел прямо в глаза отцу, что делал очень не часто, ибо уважение младшего к старшему требовало других правил. Все изменилось за несколько минут.

Отец всю жизнь готовил его не к этому. С пяти лет он учил его иному мастерству. Где купить лучший сэфо, как распознать и отличить от подделки, куда следует отправить корабли, когда покупать, а когда ждать. С какими людьми договариваться, как платить, как скрывать достаток от жадных чиновников. Сабир видел лишь один путь в жизни — стать купцом, как отец. Как дед. Как прадед.

Быть столь же уважаемым. Богатым. Настолько богатым, чтобы даже благородные Мута считали тебя ровней.

И вот сегодня он узнал о новом пути. А все, что было прежде…

Не его.

Не его мир. Не его берег. Не его долина. Не его горы.

Все достанется Тариру, и он станет следующим купцом в семье ат На. Даже если бы Сабир подумал отказаться, здесь ему уже не быть. Ему придется покинуть Мут, уплыть на север.

Стать изгоем.

И отвернуться от Мири. Точнее она отвернется от него.

Навсегда.

Но Сабир верил в ее любовь. Уважал ее и тех, кто выбрал быть проводниками ее воли. Это было выше личных амбиций, выше собственных желаний. Мут, герцогство, которое считали страной на границе просвещенного мира, на самом деле был истинной цивилизацией. Здесь жили те, кто чтил прошлое, исчезнувшее в былых эпохах. И ту, которая провела их через все темные события. В том числе и Катаклизм.

В крови мутцев текла ее сила, их разум принимал все ее решения, кои не часто, порой раз в поколение, озвучивали дэво, найдя в Медной книге. И тогда даже герцог покорялся им.

Что уж говорить о Сабире.

И все равно. Все равно. Было больно и немного обидно.

— Да. Отец. Я принимаю ее волю.

Купец помолчал, подвигал челюстью, глядя на сына пристально, иначе, чем прежде. С уважением. И с сожалением.

— Ты облачишься в платье, как того требует традиция. Ты не будешь богат. Ты не познаешь женщин. Дэво лишены страстей. У тебя не будет детей, а у меня внуков. Ты уйдешь на гору Чтак, учиться слушать Ее и когда вернешься, скорее всего, время моей жизни уже подойдет к концу. И твоей матери тоже. Но этот дом всегда открыт для дэво.

— Я знаю это, отец. Когда я должен ехать?

— Сейчас. Если поторопишься, то завтра нагонишь первого жреца.

— Прощай, отец.

Когда он уходил, купец сказал ему в спину:

— Когда услышишь ее, передай от меня… надеюсь, я приношу эту жертву не напрасно.

Солнце клонилось к закату.

Бордовое, словно спелая вишня, оно перестало мучить все живое и наконец-то одаривало сухие отвесные скалы теплым, благодатным дыханием. Розовые склоны целовал ослабленный свет, не проникая в глубину долин, уже захваченных ранними сумерками, и солнечный шар, бессильный, дробился на тысячи осколков в украшенных медными полосами стенах Храма.

В зале Десяти касаний горели свечи. Чадили, потрескивали, таяли с медленной величавостью торговых кораблей пшту, что приходили в порт, привозя товары для отца.

Сабир чуть улыбнулся, радуясь, что помнит, несмотря на годы, те отрывки из прошлой жизни. Теперь казавшейся ему странной, ненужной, совершенно пустой.

Медная пластинка в его руках, с множеством хаотично распложенных дырочек, та самая, что когда-то обожгла лоб, теперь ползла по страницам книги. Они были из меди, но столь тонкой, что очень походили на бумагу по тому, как гнулись и шуршали под пальцами, которые после долгого чтения пахли этим металлом. В отверстиях пластинки, ключа к святому тому, появлялись буквы старого наречия, которые складывались в нужные слова. Откровения милосердной к тем, кто готов служить ей и кого она награждала в меру своей безграничной щедрости.

Сабир помнил тот день, когда впервые был допущен к святыне. Он с трепетом открыл обложку и в немом разочаровании воззрился на бесконечные вариации букв, идущих друг за другом без всяких промежутков.

Без всякого смысла.

Тогда первый жрец положил на страницу пластину и перед взором ученика появились осмысленные слова. Он провел ключом по странице, сверху вниз и прочитал Первое из Откровений.

— Саби, — знакомый голос вырвал его из воспоминаний.

Первый жрец протянул руки, и молодой человек, терпеливо ожидавший