Записки карманника - Заур Зугумов

А началось все с того, что десятерых заключенных, из числа тех, кого вывозили на вырубку, неожиданно заменили. В том числе, как не трудно догадаться, и нас шестерых. Но главное, заменили нарядчика, который, в принципе и заправлял всем процессом и был тем самым связующим звеном между нами и японцами, который приносил «золотые яйца».

Мы, естественно, кипешовать не стали. В первую очередь надо было выяснить, кто вломил, потому что честь воровской семьи была превыше всего! Во-вторых, вновь наладить связь с иностранцами. Ибо все, что было добыто для общего блага за последнее время, было результатом нашего обоюдовыгодного сотрудничества. Так что, облом был не только для нас, но и для них. А потому, естественно, с нашей подачи, но уже чуть позже, японцы выдвинули какие-то свои требования мусорам, о которых мы так и не узнали. Мусора не стали пренебрегать претензиями иностранцев, тем более, скорее всего, тогда еще и сами не зная, что этот шаг будет на руку и им самим.

В начале 60-х годов, еще будучи малолеткой, я шел этапом через ростовскую пересылку. Еще при выезде из Грозного, которой был первой остановкой после Махачкалинского централа, где мы провели около десяти дней, нескольких малолеток из нашего этапа, в том числе и меня, посадили в отдельное купе столыпина. Так же отдельно нас поместили в камеру в Ростове, куда мы прибыли уже из Грозного, но ненадолго. Уже на следующий день в обед в камеру заехал этап, в котором из одиннадцати человек трое были урками.

В то время еще не было закона, по которому разные режимы, а тем более, несовершеннолетние сидели бы отдельно. Больше того, с ворами нас посадили потому, что мы постоянно дрались со своими сверстниками. А причина была одна. Тогда, как впрочем, и сегодня, не было ни одной малолетней зоны в Союзе, которая не была бы красной. То есть, той, в которой тон задавал актив. Наши злейшие враги. А в этапе было несколько человек, которые уже успели побывать на зоне, будучи активистами.

Как-то вечером, мы, пацаны из этапа, как обычно, расположившись на верхних шконках, слушали рассказы старых каторжан. В основном, прикол держали жулики. Как вдруг один из тех, кто недавно заехал в хату, судя по вопросу, некрасовский мужик, вдруг спросил у того из воров, кто только что рассказал несколько поучительных случаев: «А есть вообще кто-то, кого воры боятся?». Возникла небольшая пауза, после которой урка улыбнулся, и спокойно ответил: «Конечно же, есть». «И кого же?» – не унимался мужик. «Дураков», – ответил уже другой вор.

Почему я вспомнил именно об этом случае, читатель узнает перевернув еще несколько страниц этой книги.

Через каждые десять дней было три этапа. То есть, приезжали к нам, и уезжали от нас. Отправляли в другую зону, на пересылку, до выяснения каких-либо обстоятельств, за пределы управления, на больницу, назад в тюрьму, откуда прибыл (открыли новое уголовное дело и т. п. причины), в общем, направлений было великое множество, и были они самые разные.

С первым же этапом, который прибыл после всего описанного выше, с пересылке Весляна пришел татарин, запамятовал погоняло, у которого были малявы на воров. Из-за близости Сангорода, где постоянно чалился кто-либо из урок, движение на этой пересылке считалось самым активным в Устимлаге.

В том, что этапник привез малявы, ничего удивительного не было, ибо было обычным делом. Но после того, как воры прочитали депеши, по их поведению мы стали замечать, что не все спокойно в Датском королевстве. В таких случаях босота никогда, ничего не спрашивает у шпанюков. Посчитают нужным поделиться, сами расскажут. Не посчитают, значит так и должно быть.

Но урки делиться с кем-либо из нас не спешили. Правда, в преддверии ожидаемого этапа, в приватной беседе со мной Гриша назвал мне имя человека с кем пойдет воровской грев на Сангород. «Хорошенько запомни его, мало ли что с нами всеми может случиться», – сказал он тихим, каким-то удрученным голосом. Как будто винил себя в чем-то.

Такое поведение воров по отношению к семейникам было впервые не только с момента моего прихода в зону, но и в бытность там всех тех, о ком рассказ. То есть, Толика Ромашки, Лёнчика Водолаза и Джейранчика. Тот, кто в теме, может себе представить, каково нам было в те дни. Ходили, как неприкаянные, старались не показываться друг другу на глаза, что бы ненароком не обидеть кореша. Так продолжалось ровно девять дней. Десятый, то есть этапный день, начался с построения зоны.

Вдоль всего строя ходил среднего роста человек с непомерно широкими плечами, с грубым зверским лицом, украшенным густыми темными усами, закрученными на конце. Голубовато-серые глаза, казалось, все видевшие, но ни на что не смотревшие, неприятно поражали своим хитрым и лукавым выражением. Человек этот был одет в видавшие виды гимнастерку, но с белым отглаженным воротничком, поверх которой был одет обыкновенный зековский бушлат, не новый, но теплый, полугалифе и сапоги яловые. В руках он держал огромную тяжелую буковую дубинку, которой все время ловко размахивал. Не зная, никто бы не поверил, что этим человеком был кум управы по прозвищу Полкан.

Его заместитель подкумок Ваня-Миша только что вышел из ворот КПП, спешными шагами подошел к своему шефу и стал что-то шептать ему на ухо. Со стороны было противно, и в то же время смешно смотреть на этих двух отморозков.

Ваня-Миша, то есть, Иван Михайлович был чуть выше среднего роста. Руки у него были большие и жилистые, лицо скорее какое-то квадратное, чем круглое или продолговатое, лоб высокий. Голову его покрывала густая щетина седых волос. Над верхней губой топорщились кротко подстриженные седоватые усики; взгляд его цвета серых, бычьих глаз свидетельствовал об отсутствии интеллекта, а если быть более точным, о природном дебилизме. На щеках играл румянец, как после парной. Когда он улыбался, обнажая, казалось, поставленные в два ряда острые акульи зубы, в этой улыбке было что-то зверское, скорее волчье. Он был человеком жестоким и коварным, а когда на него иногда находили приступы гнева, с ним вообще лучше было не связываться.

Эти двое хорошо дополняли друг друга, потому видно и работали вместе не одну пятилетку.

Не успел Ваня-Миша договорить, как глаза Полкана налились кровью, и казалось, ушли под нависшие брови, щеки сделались темно-багрового цвета, сквозь полуоткрытые губы стали видны оскаленные зубы, длинный нос, вытянулся, казалось, до самого подбородка и придал странный и страшный вид его подвижному лицу.

Некоторое время он не говорил ни слова; только рука его судорожно сжимала рукоятку дубинки. Вперив взгляд в нашу сторону, он некоторое время молча наблюдал за нами. Затем, резко повернулся на сто восемьдесят градусов, как бы в отчаянии ударил концом дубинки по голенищу ялового сапога, и быстрым движением направился в сторону КПП. Через минуту от него и след простыл. А еще через минут пять-десять нам разрешили разойтись. Из-за чего был весь этот сыр-бор, мы узнали уже на следующее утро.

В тот день нам почему-то вновь разрешили выехать на повал. Уже вдали от зоны, много позже тех событий, я понял, что мусора спецом дали нам возможность разобраться с сукой. Да не с одним. Ведь, даже если бы они их спасли, отправив этапом, их все равно ждала неминуемая смерть. Куда бы их не отправили, малява о них пришла бы раньше них самих.