Черный день. Книги 1-8 - Алексей Алексеевич Доронин

Тут уже другие из бойцов-мстителей начали звать своих родных по именам, и поднялся жуткий гам. Кто-то откликался и по одному или группами выбирался из темноты. Шли неуклюже — у многих мужчин были еще связаны руки. От некоторых пахло так, будто их заставляли целый день мочиться под себя. Вот прошел, подволакивая ногу, отец одного из Сашкиных друзей. Многие ковыляли так, словно им отбили все внутренности. У женщин руки чаще были свободны, но все они были бледны как привидения. Одежда была рваной, на лицах синяки. Различать лица в темноте было трудно, но парню показалось, что он узнал одну из соседок. Но он не успел ее остановить и расспросить, прежде чем она была унесена людским потоком.

И были трогательные сцены встречи, объятья, слезы…

Но Сашка на этом коротком празднике освобождения был лишним. Никто к нему не вышел. Тогда он сам вырвал у обалдевшего Семена, который прижимал к себе трясущуюся жену и двух дочек, налобный фонарь («Трофей, моё!») — тот настолько опешил, что не возражал.

С ним на голове он кинулся в толпу.

И все равно найти кого-то впотьмах было непросто, а окна оказались заколочены досками. Но парень шел вдоль стены мимо еще не поднявшихся, сидящих на полу людей. Некоторые лежали — как бревна, и только по слабым движениям было ясно, что они живы. Над ними он наклонялся и светил в лицо. Некоторые с криком заслонялись от него. Одна девушка, которая ему показалась похожей, закричала и замахала руками. Глаза ее были безумными. Светлые волосы сбились колтунами, будто их драли или кто-то бил ее головой об пол. Только теперь Данилов заметил, что к ноге у нее собачьей цепью прикована гиря килограммов двадцати.

Как ни странно, но он ее узнал.

Вроде бы ее Маша зовут, и ее недавно замуж выдавали. Отец как глава поселения дарил молодым какой-то инвентарь от общины.

Тут Сашку чуть не сбил с ног метнувшийся к ней здоровый мужик, в котором он узнал ее мужа. Данилов не вспомнил его имени, но вспомнил, что тот хороший плотник. В руках у мужчины были клещи, ими он в два счета перекусил цепь, укрыл жену пледом и понес к выходу.

Внезапно в зале громыхнул одинокий ружейный выстрел. Все замерли.

Сашка повернул голову.

Пустырник стоял в середине зала на куче спортивных матов. В руке он держал горящий файер, бросавший красные отблески на его грубое лицо. Рядом стоял Каратист с «Сайгой» наперевес. Ствол был направлен в потолок.

Тут же стоял и Демьянов. Если до этого на него жалко было смотреть, то теперь он как-то собрался и распрямился. Ему наконец-то разрешили взять оружие — то ли «калаш», то ли тоже «Сайгу», и он сжимал ее твердо.

— Тихо всем! Устроили индийское кино, мля! — услышал Александр резкий голос Пустырника. — Слушайте сюда! Заринцы нам теперь не враги!

«Как не враги? Почему не враги?» — прошелестело над толпой освобожденных, но Пустырник вопрос проигнорировал.

— Враг у нас теперь общий. Это те, кто носит значки с Сахалином, кто пришел из-за гор, кто носит зеленый камуфляж. С ними мы должны разобраться. Их осталось не больше пятидесяти человек, и они укрылись в соседнем корпусе.

Мужчины из пленных оживали и приходили в себя. Кто-то быстро сгрызал сухарь, другие перехватывали глоток воды из поданной кем-то фляги. Резали друг другу веревки, вскакивали на ноги и разминали себе затекшие конечности.

Данилов видел, как передавали из рук в руки трофейное оружие. Те, кому не хватило огнестрельного, разбирали ножи, железные трубы и инвентарь вроде ломиков и тяжелых гаечных ключей.

В это время в освещенный круг вбежал один из бойцов из группы Лысого, которого Данилов запомнил по трофейной ушанке. Наклонившись к уху командира, тот что-то быстро проговорил. По лицам их ничего нельзя было прочесть, но Пустырник, только дослушав, сразу же пересказал заринскому капитану, отчего тот сначала просиял, а потом, подумав, нахмурился.

Затем временный вождь поднял руку, призывая к тишине и вниманию.

— Слушайте сюда! Не всех «зеленых» удалось убить. Минимум половина сбежала! Ушли, как крысы, по пожарной лестнице. Бросили не только мертвых, но и раненых.

Толпу облетел вздох то ли удивления, то ли облегчения.

«Не захотели на два фронта воевать, — подумал Сашка про сбежавших. — Решили, что пришла заринцам большая подмога, и дали деру. Знай они, что мы жалкие недобитки, могли бы еще отбиваться…»

Все это было так невероятно, что он на короткое время забыл о поисках родных, по-детски решив, что если их нет здесь, значит, где-то они должны быть живые и здоровые.

Еще недавно всё казалось безнадежным, и вот уже враг бежит, а они… победители?! Вместе с недавними неприятелями-заринцами?!

Кто-то выломал одну из досок, и в спортзал хлынули лучи утреннего солнца. Но вместе с солнцем в помещение проник и холодный ветер. Хотя в загаженном спортзале, где пахло как на скотобойне или в свинарне, оставаться было нельзя в любом случае.

— Мужчины с Прокопы и Киселевки! — продолжал Пустырник. — Я знаю, вы устали. Особенно те, которые побывали в плену. Я знаю, вы хотите с семьями побыть. Но это так оставлять нельзя. Если дать им уйти, они могут вернуться, и не одни. Вы что, не хотите им кровь пустить?! За наш позор и за тех, кого больше нет! Они убили почти две сотни наших и многих перед смертью мучили. Убили нашего вождя. Спалили наши пожитки и пытались сжечь детей и стариков живьем. Поймем и простим их?

Ответом командиру было несколько криков.

«Никогда!», «Порвем их, а потом простим!», «Найдем и кожу снимем!»

Остальные выражали свои чувства иначе. Глухим ворчанием. Но ярости в нем было не меньше, хоть она и мешалась с болью.

— Все, кто хочет остаться, могут остаться, — продолжал Пустырник. — Дел и для них хватит. Те, кто плохо себя чувствует — никуда не пойдут. Остальные готовьтесь. Через десять минут мы выступаем!

Очень быстро с двух сторон разобрали баррикаду между этажами, чтоб заринцам было проще спуститься — и вскоре два отряда, недавние враги, соединились.

— А твои люди молодцы. Отбились да еще и наваляли им… Чувствуется школа старого Богданова, — спускаясь по лестнице, говорил капитану Демьянову Пустырник. — Вы нам пленных не дадите?

Сашка шагал тут же в сопровождавшей их группе.

— Хотите сами допросить? — спросил молодой капитан.

— Хотел еще пару вещей узнать, — объяснил дядя