Харка, сын вождя - Лизелотта Вельскопф-Генрих

— Значит, ты готов помериться со мной силой?

— Хау. Я готов. Я видел, что ты четырежды осушил стакан и сохранил бодрость духа и тела. Ты выпьешь в пятый раз, я в первый. Ты привык пить Огненную Воду, я не привык. Условия равны. Наливай же!

Харка из своего укрытия мог видеть не все. Ему показалось, что Рыжий Джим на этот раз налил в стакан из другого бурдюка, но, может, Харка и ошибся. Во всяком случае, он тут же забыл об этих сомнениях, поглощенный своими наблюдениями. Рыжий Джим протянул вождю наполненный стаканчик, и тот залпом выпил его до дна. Ни один мускул не дрогнул на его лице.

Рыжий Джим снова наполнил стаканчик и тоже залпом выпил его. Они посидели немного, спокойные, невозмутимые, с улыбкой на губах.

— Еще один? — спросил Рыжий Джим.

— Еще один! — откликнулся вождь. — У твоего мини-вакена странный, но приятный вкус. Он холодный и свежий, как речная вода.

— Ты — сильный человек, Маттотаупа. Напиток, который пили твои воины и ты, больше чем речная вода. Вряд ли твои воины стали бы валяться на земле, блевать, кашлять и храпеть от простой речной воды.

— Это верно. Похоже, твоя вода и в самом деле — Великая Тайна.

— Так оно и есть, вождь.

Они выпили еще по стаканчику и рассмеялись: вождь — своим приветливым, добродушным смехом, его гость — с оттенком глубокого удовлетворения.

— Мы — победители! — воскликнул Рыжий Джим. — А завтра ты увидишь, вождь, что мой напиток не только не навредил тебе, но и удвоил твои силы.

— Хау. Хорошо. Я научусь стрелять из мацавакена, а во время завтрашнего праздника мы все испытаем свои силы твоим мини-вакеном.

Маттотаупа достал подаренное ему оружие, и Рыжий Джим обстоятельно, то и дело терпеливо повторяя сказанное, объяснил ему, как им пользоваться.

Харка был счастлив.

Подозрения Четана и Черной Кожи оказались напрасными. Огненная Вода Рыжеволосого не была отравленной. Рыжий Джим говорил правду. Эта вода помогала отличить слабых от сильных. Рыжий Джим, меткий стрелок, и Маттотаупа, великий охотник на медведей, принадлежали к числу сильных, которые сколько угодно могут пить мини-вакен и становятся от этого только сильнее.

А Старая Антилопа и другие воины осрамились, не выдержали испытания, и Харка от души посочувствовал Унчиде и Уиноне, которым завтра предстояло очищать вигвам от этой скверны.

Он встал, чувствуя себя свободным от всяких сомнений и тревог. Его непослушание, нарушение отцовского приказа уже не казалось ему таким дурным поступком, ведь благодаря этому поступку он добыл важные сведения, и теперь ему есть чем ответить на клевету Шонки. Он тайно стал свидетелем победы отца и убедился в искренности меткого стрелка Рыжего Джима. Вспомнив, как Старая Антилопа уселся в огонь, а потом вытирал свои испачканные блевотиной волосы о штаны воина, он опять невольно рассмеялся.

На небе еще мерцали звезды, ночной ветер реял над стойбищем, покачивал трофеи на шесте перед Священным Вигвамом, среди которых висел и мацавакен пауни. Харка смотрел на него без сожаления. У него теперь была настоящая винтовка. И утром он будет упражняться в стрельбе. Маттотаупа и Татанка-Йотанка еще увидят, как дакотский мальчик умеет не только стрелять из священного оружия, но и поражать цель.

Харка дошел до табуна, ласково похлопал Чалого по шее и не спеша вернулся в вигвам Четана. Харка был настолько спокоен и поступок его казался ему теперь настолько естественным, что ему и в голову не пришло так же скрытно проникать в вигвам, как он его покинул. Он прошел на свое место и закутался в шкуру, смертельно усталый, но с улыбкой на губах. Его досада на Четана и Черную Кожу улетучилась. Он с радостью представлял себе, как завтра на глазах товарищей будет вместе с отцом стрелять из мацавакена. А потом даст Четану и Черной Коже несколько раз выстрелить из винтовки. Им, конечно, будет стыдно за эти глупые подозрения, но он не станет их упрекать. А вот Шонке он мацавакен не даст — даже просто подержать в руках.

Наконец Харка крепко уснул. А проснувшись через несколько часов, не сразу открыл глаза. Медленно, деталь за деталью складывалась в его памяти картина вчерашнего дня: медвежья охота, мацавакен, Старая Антилопа, сидящий на углях очага, Рыжий Джим, предстоящий праздник… Потом Харка вдруг отчетливо почувствовал на себе чей-то острый взгляд и открыл глаза.

Над ним стоял Татанка-Йотанка.

Харка еще не успел прийти в себя, но он уже приучил свое тело мгновенно реагировать на любую неожиданность во время сна или пробуждения. Резко откинув шкуру, он вскочил на ноги и схватил в руки лежавшую рядом с ним винтовку.

Молча стоял он перед великим шаманом и вождем, твердо глядя ему в глаза и пытаясь прочесть в них его чувства и намерения. Но лицо Татанки-Йотанки было неподвижно и непроницаемо, как маска. Он тоже не произносил ни звука, а только смотрел на Харку — не по возрасту высокого мальчика, стройного, жилистого. В этом Харка мало чем отличался от своих сверстников. Особенными в его облике были глаза, рот, написанные на его лице бесстрашие, решительность и необычайно острый, проницательный ум.

Татанка-Йотанка слегка опустил веки. Он хотел проникнуть в душу мальчика, сам оставаясь недоступным для его пытливого взгляда. Но чем дольше длилось это молчание, тем понятнее становилось Харке намерение великого шамана, и он тоже закрылся, стал смотреть не в глаза шамана, а на его тонкие, сжатые губы, по которым он понял, что тот пришел вовсе не для того, чтобы сообщить ему некую радостную весть или оказать знаки уважения маленькому охотнику на медведей.

Татанка-Йотанка был в своем праздничном платье. Плечи и грудь его куртки были богато расшиты тонкими узорами. Индейцы использовали для этого иглы дикобраза, раскрашивая и нашивая их на одежду. Перекинутую через левое плечо кожаную накидку шамана украшали изображения его подвигов. На голове высилась корона из орлиных перьев, отделанная горностаем.

От долгого молчания нервы Харки напряглись, как тетива лука. Он уже понял, что в вигваме, кроме них двоих, никого нет: ни Четана, ни его матери и бабки, ни Черной Кожи, ни Уиноны. Одеяла женщин и детей были аккуратно сложены.

Когда же все покинули вигвам? Почему он ничего не заметил и даже не почувствовал? Неужели он так крепко и долго спал?

Что было нужно от него шаману? Чем дольше Татанка-Йотанка молчал, тем тревожней становилось у Харки на душе. Единственным, что придавало ему уверенность, были винтовка, которую он держал в руке, и несколько патронов, полученные от Рыжего Джима.

В вигваме царил полумрак, так как входной полог был закрыт, а в очаге лишь тлели угольки. Снаружи доносилось множество звуков. Харка, все чувства которого были сконцентрированы на зловещем молчании шамана, услышал их только теперь. Это были веселые крики, смех, топот ног. Сыновья Большой Медведицы готовились к празднику, радовались предстоящему состязанию в стрельбе, жареному мясу, песням и танцам. Харка слышал звонкие голоса Молодых Собак и Красных Перьев, среди которых, как ему показалось, раздавались и голоса Четана и Черной Кожи. Ему стало легче: кончилось это странное, удручающее одиночество в безмолвном поединке с Татанкой-Йотанкой, его опять окружали братья, Сыновья Большой Медведицы, стены вигвама были препятствием лишь для глаз, но не для ушей, и он разделил со своими братьями радостное предвкушение праздника. Хотя он и не видел отца, воинов, Рыжего Джима, своих товарищей, все они стояли перед его мысленным взором, нарядные, выкупавшиеся и намазавшиеся жиром, причесанные, с перьями за налобной повязкой. Мужчины и юноши проверяют свои луки и стрелы, женщины стоят перед вигвамами, готовые осыпать насмешками незадачливых стрелков.