Арвендейл Обреченный. Трое из Утренней Звезды - Антон Корнилов

Да и не могло произойти.

Наследник Золотого Рога маркиз Рон Грир из рода Красных Вепрей от рождения был лишен магических способностей. Начисто. Совсем.

Вначале, в детстве маркиза, это, как водится, пытались скрывать. При помощи амулетов, снадобий и даже наемных магов, которые из укрытия проделывали за Рона на публику кое-какие фокусы. Но публика-то тоже не дураки. Магические способности подразумевают умение человека аккумулировать ману и концентрировать с ее помощью энергию, и любой, могущий это делать, тотчас распознает подобного себе. Или не подобного себе.

Какое-то время окружающие успешно притворялись, что верят уловкам, но в конце концов, конечно, правда всплыла наружу. И… не случилось ничего. Все-таки не такой уж экстраординарный случай, когда представитель знатного рода оказался вдруг обделен по части магического таланта. Да и к тому же – кто посмеет сказать дурное слово про сына самого герцога Арвендейла? Вот все и молчали. Правда, Рону от того было ненамного легче… Великим, подобно отцу, воином ему не стать. Так еще он ни красотой, ни мужественным видом не блещет. Так еще – магией не обладает…

Впрочем, кое-какие врожденные достоинства у маркиза имелось. Ясный ум и склонность к размышлениям. Именно это и помогло ему постепенно справиться с комплексом собственной ущербности.

«Общепринятое правило, – анализировал подросший Рон больную для себя тему, – гласящее, что способности к магии зависят от благородного происхождения, соблюдается далеко не всегда. И это вполне объяснимо. Как бы ни оберегалась чистота знатных родов, но кровь людская смешивается век от века, и примеси древней божественной крови в жилах дворян становится все меньше; следовательно, в жилах плебеев – больше. Сообщающиеся сосуды, элементарная вещь… Многие аристократы уже теперь либо вовсе не владеют магией, либо способны на какую-нибудь недостойную внимания ерундовину. И напротив – некоторые простолюдины иногда довольно сильны в магическом искусстве…»

Само собой, ничего нового в рассуждениях маркиза не было. То, о чем он думал, знали все. Хотя предпочитали вслух не говорить. Мало ли что… На правилах строятся законы. А на законах стоит власть. А власть имущие очень не любят, когда законы и правила нарушаются…

Видимо, именно поэтому никто, кроме Рона, не сообразил очень простую, казалось бы, штуку. А что будет дальше? Когда кровь людей окончательно перемешается? Когда дара богов, растворенного в ней, станет на всех – и мужиков, и дворян – поровну? Понятно, это случится не завтра, не послезавтра и даже, может быть, не через сто лет, но случится обязательно. Что будет тогда?

Все станут одинаковы? И аристократа от холопа будет отличать только имя и объем кошелька? Как тогда понять, кто достоин править, а чей удел – лишь подчиняться? Если не будет у избранных божественного преимущества магического таланта? Если не будет самих избранных… Дальше мысль Рона не шла… Разум не мог продвинуться за сгущавшуюся на пределе понимания туманную пелену хаоса.

Но одно маркиз осознавал отчетливо: надо что-то с этим делать. Надо начинать действовать уже сейчас. Ведь если опоздать с решением – весь мир полетит в тартарары… И кому действовать, как не ему – Рону Гриру из рода Красных Вепрей? Раз уж всемогущие боги вложили эту идею в его голову, раз осветили ту голову огнем ясного разума… Видно, не зря обделен он другими достоинствами. Так боги распорядились – чтобы не распылял свое время зря…

И в поисках решения проблемы взялся Рон Грир за книги.

«Дело всей жизни, – так патетически он обозначил свое занятие. – Это дело всей моей жизни! Боги выбрали меня для спасения мира, значит, я должен сделать все, что в моих силах!»

И с тех пор всегда, каждый раз, когда жизнь, изворачивая хвост, била его по уязвимым местам, напоминая о том, что он хуже всех этих славных воителей, искусных магов, блестящих сердцеедов, Рон вспоминал: «Дело всей жизни»! И преисполнялся гордостью своего особого предназначения. И чувствовал себя лучше и легче.

Ему только время от времени странно становилось, что идею его никто не считает насущной, серьезно применимой к не такому уж и далекому будущему реального мира. Пару лет назад Рон даже представил на суд Университета трактат, содержащий остроумные, как он сам считал, мысли на тему: как обезопасить грядущие поколения знати от угрозы истощения магического потенциала. Идея его была несложна и остроумна. Ведь что такое по сути маг? Аккумулятор энергии, которую черпает из подпространства и превращает в ману. Чем больше у мага аккумулятивная способность, тем сильнее маг. Но человеческое тело не вечно. Бездушная вещь переживет века, а человек умирает через какие-нибудь жалкие восемьдесят-девяносто лет. Следовательно? Следовательно, нужно бессмертную душу сильного мага заточить в бездушной вещественной ловушке, создав тем самым могучий амулет, имея который, обычный человек – обладая, конечно, определенными навыками, – сам будет сильным магом. Только и всего…

Он-то считал, что трактат его произведет фурор. Но… Маги-ученые Арвендейла отнеслись к выкладкам юноши, лишенного возможности сотворить даже простенькое заклинаньице, холодновато. Лучшие умы Университета, впрочем, признали трактат довольно ценным, но лишь в теоретическом плане… А не лучшие – почтительно покивали, стараясь не выдать плавающую в глазах насмешку: мол, чем бы дитя ни тешилось…

А Рон Грир не сдавался. Он был уверен, что уже нашел путь, ведущий к решению поставленной задачи, и теперь упорно продвигался вперед, шаг за шагом… Теоретическая часть дела-всей-жизни закончена, осталось довершить практическое руководство. И еще одна деталь его пока что смущала. Кто из сильных магов по своей воле согласится на вечное заточение? Ведь, как известно, бессмертную душу нельзя ни к чему принудить. Бессмертная душа ничего не боится, она должна сама пожелать перейти в вековую тюрьму амулета…

Но это все частности. Идея у него есть. Кое-какие наработки по практической стороне дела тоже имеются. Есть даже пустой амулет, способный принять и удержать бессмертную душу, купленный за большие деньги в Университете. Вот бы еще найти возможность эксперимента!..

И в предвкушении этого эксперимента жизнь маркиза была полна смысла и почти счастлива.

До тех пор, как он не увидел впервые в глубине мутно колеблющейся зеркальной поверхности прекрасное лицо своей будущей жены…

Маркизу снова почудилось движение в коридоре. Он дернулся к двери, замер, весь наструнившись. Опять ничего. Ничего и никого…

– Дело всей жизни… – проговорил Рон, в очередной раз попытавшись возбудить в себе интерес к работе, и сам поразился тому, как жалобно звучит его голос.

Дело всей жизни, научная работа, результаты которой способны спасти мир, – каким отстраненно ненужным воспринималось им это теперь!

Что ему сейчас эта работа? На что ему весь мир? Если его обожаемая супруга совсем не любит его… Нисколечко даже не уважает. Не видит в нем ни мужа, ни господина, ни даже просто мужчину. Брезгует в постель с ним лечь.

И Рон вдруг разозлился.