Фазовый переход. Том 1. Дебют - Василий Звягинцев

Все это на фоне прочего люда, жившего в перенаселенных коммуналках, что Высоцкий воспел, давившихся в трамваях, считавших копейки на ливерную колбасу в магазине и «макароны по-флотски» в заводской столовой – куда круче, чем ставшие вдруг доступными Воловичу и его компании сибаритские утехи в каком-нибудь «Жан-Жаке». «Дешевка все это, милый Амвросий!» – как писал Михаил Афанасьевич Булгаков.

Ну, пусть не удалось ощутить себя истинным хозяином жизни (помешали в последний момент такие сволочи, как Ляхов и его шлюхи) там – попробуем здесь! Рабселькором меня захотели сделать – а вот хрен вам! Волович еще всех вас продаст, купит и снова продаст, но уже дороже. Он подумал именно так, не задумываясь, чьи слова повторяет.

На теплом ветерке и штаны, и прочее наконец достаточно высохли, только туфли никак не желали. Пришлось надевать как есть. Зато не скукожатся и не потеряют форму, даже наоборот.

Он снова ощупал карманы, одновременно озираясь по сторонам. Интересно, действительно поблизости Москва, или забросили его черт знает куда, в такое место, откуда хоть три года скачи, никуда не доскачешь. Тогда – «таки плохо», как говорил один одесский извозчик из дореволюционного еще анекдота[107].

В карманах ничего по-настоящему полезного не обнаружилось. Никчемная без сигарет зажигалка. Правда – настоящая «Зипо», недавно заправленная. Костер развести или поджечь что может пригодиться. Бумажник во внутреннем кармане с паспортом, водительскими правами, дюжиной кредитных и дисконтных карт. Умеренная сумма денег в российских рублях и нормальных американских долларах. Та самая роковая двадцатка из параллельных САСШ. Перочинный ножик, который он всегда носил с собой из-за наличия в нем маникюрных ножничек и пилочки. Расческа. И все. Да, еще золотые «Филип Патек» на золотом же браслете. Механические. Это, если суметь продать, – по здешним временам огромные деньги.

«Беретту» он выложил из кармана, когда вернулся домой с очередной прогулки. Да, может, и к лучшему. Фляжку для виски тоже оставил у себя в комнате. Собирался наполнить, да не успел. А жаль. Сейчас бы пара хороших глотков не помешала.

Так где он, все же? Непонятно. В «нормальное время» Москва обозначала себя бурым куполом смога днем и световым – ночью. Да и автострад, просто дорог, забитых автомобилями, вокруг было полно, и самолеты мелькали в небе, обозначая направление на любой из аэропортов.

А здесь – тишина, словно на краю света, за Уралом где-нибудь. Хотя вон там, вдалеке, виднеется что-то похожее на насыпь примитивной дороги. Как они здесь назывались – грейдеры[108], что ли? По таким дорогам Бендер совершал свой автопробег. И годы почти те же – в «Золотом теленке», кажется, тридцатый, здесь, как распорядился Ляхов, – двадцать седьмой. Почему, кстати? Не по ассоциации же со «Стульями»?

Волович в очередной раз тяжело вздохнул, словно прощаясь с прежней жизнью. А, хрен с ними со всеми! Голова на плечах уцелела – остальное приложится. И эти самые доллары – могут пригодиться, если сразу в тюрьму не законопатят. Он снял туфлю с левой ноги и спрятал в несколько раз сложенную купюру под стельку. Если очень тщательно станут обыскивать, с распарыванием швов и отвинчиванием каблуков – найдут, конечно, а при беглом досмотре – вряд ли.

Он обвел глазами окрестности и увидел над насыпью, слева, примерно в километре, отчетливый пыльный шлейф. Судя по скорости перемещения – автомобиль. Самые лихие тройки куда медленнее ездили, это только на картинах студии Грекова тачанки несутся с немыслимой скоростью, аж от земли отрываются. Бывало, наверное, и такое, но спринтерски, на дистанцию полуверсты или чуть больше. Лошадь – существо не слишком выносливое, ей силы на короткий рывок нужны, чтоб от прыжка подстерегающего хищника спастись, а в остальном степные скакуны шагом или неспешной рысцой миллионы лет предпочитали по пастбищам перемещаться.

А что за автомобиль? Кто на нем едет и, главное, куда? Если в Москву, так, может, подбросят? Правда, расплатиться ему нечем, не российскими же пятисотками и тысячами? Зажигалкой или ножиком можно, да жалко. Лишиться последнего, а тебя вдобавок в ближайшее отделение ГПУ привезут…

Волович замер в сомнении. Спрятаться под обрывом берега? А зачем? Дальше-то что? Он верно понимал, что легализоваться здесь, в эпоху НЭПа, судя по словам Ляхова, чекистского террора, да еще и троцкизма, ему не удастся. Способностями Остапа Ибрагимовича он не обладал, да и знания об особенностях данного времени, бытовой обстановке, манере держаться и говорить исчерпывались почерпнутым в книгах упомянутых уже Ильфа с Петровым, Зощенко и Булгакова. Ничего серьезнее (в смысле практической пользы) читать не доводилось. И выдать себя за местного – шансов никаких. Лучше уж самому сдаться, грамотно и с расчетом, нежели быть арестованным как подозрительный бродяга. На шпиона он явно не тянет, но если райотделом ГПУ план именно по этой категории недовыполнен, сойдет и такой. Без суда и следствия. А выбирать все равно не из чего.

На самом деле представления о тех далеких годах у «демократического журналиста» были вполне банальные. В духе и на уровне «Детей Арбата» и рассказов Шаламова: «Половина страны сидит, половина сторожит». Интересно бы спросить автора этой чеканной формулы, кто в таком раскладе служил в армии, работал на заводах и в тех же колхозах, сидел не в зонах, а в очень неплохих ресторанах вроде булгаковского «Грибоедова», обслуживал «сидельцев», наполнял хоть какими-то товарами пресловутые «Торгсины» и в них отоваривался, писал книги, ставил спектакли и сочинял симфонии. Ну и так далее…

Михаил притопнул ногой, проверяя, плотно ли стала на место стелька, скрывающая его единственное сокровище, и трусцой побежал в сторону дороги, подбирая на бегу первые слова, с которыми обратится к аборигенам. Если, конечно, машина вообще остановится. И что будет потом? Какой из сюжетных вариантов: «Янки при дворе короля Артура»? «Попытка к бегству»? «Трудно быть богом» или «Эдем» лемовский?

Добежал до кювета на краю действительно покрытого хорошо укатанным гравием, но узкого, едва двум машинам разъехаться, шоссе, остановился, одернул припахивающий, несмотря на стирку, отнюдь не «Шанелью» пожеванный костюм и стал ждать. Встречи с судьбой, литературно выражаясь. С Мойрами[109], если угодно.