Дикие цветы - Хэрриет Эванс

Энтони покачал головой. Если бы он вышел из дома и поговорил с тетей относительно шума и возни в такое раннее время (конечно, мягко – они были предельно деликатны друг с другом), она бы непременно нашла что ответить. Она всегда знала что сказать – Энт в жизни не встречал никого упрямее и увереннее в своей правоте, чем Дина, и этот факт странным образом успокаивал его, хотя иногда он и задавался вопросом, насколько она с ним честна. Так или иначе, а с прошлого августа он стал относиться к Дине куда теплее, чем раньше. Наверное, она даже ему нравилась – немножко.

Первый год в Боски выдался тяжелым. Дни стояли мрачные, и иногда Тони просто не чувствовал в себе сил жить дальше – не важно, здесь или где-то еще. Труднее всего было зимой: в доме царил холод и ветер, они оба получили обморожения, а тоска по матери и отцу, казалось, поселилась в его сердце навсегда-словно осколок льда, застрявший в груди, она не давала ему дышать. Дом был битком набит хламом, и, хотя тетя Дина и вздыхала, она не предпринимала ни малейшего усилия, чтобы навести порядок. Для человека, постоянно чем-то занятого, ее хлопоты оказывались на удивление безрезультатными.

Первым его летом в Боски они любили прогуливаться по песку, но осенью и зимой доступ к пляжу перекрыли: его заминировали, завалили «ежами», а пространство выше щерилось «зубами дракона»-прочными рядами бетонных блоков-противотанковых препятствий, призванных замедлить наступление врага. Атака ожидалась со дня на день, с недели на неделю, с месяца на месяц-ходили слухи, что, если немцы решат напасть, они непременно высадятся именно в бухте Уорт. И несмотря на то что Энт убедил себя, что ему все равно, умрет он или нет, было очень трудно не испытывать страха каждую секунду. Боялись все-хотя, конечно, тоже притворялись, что не трусят. Каждую ночь в небе шли бои, немецкие самолеты сбивали над деревней Харманс-кросс и здесь, над заливом, а последнего пилота так и не нашли. В одиночестве, в ужасной, густой, коварной темноте, дрожа от холода и при этом покрытый липким потом, Энт думал: а что, если пилот не утонул в заливе? Что, если он все еще где-то там-затаился и ждет, пока они уснут, чтобы убить их прямо в постелях?

Потом пришла весна, и каким-то образом его страдания, хотя и неспешно, пошли на убыль благодаря светлым вечерам, сладости теплого воздуха, ягнятам в полях и местным жителям, с которыми он уже успел познакомиться и которые были добры к нему, потому что им нравилась Дина и они искренне радовались, что Уайлды вернулись. Некоторые из них даже помнили его отца, еще молодым. Филип Уайлд ставил пьесы и приглашал людей смотреть их, а Тони любил слушать истории об этом-точно так же ему нравилось слушать истории и об отце Дины, полковнике Уайлде, который, когда садилось солнце, имел обыкновение, выйдя на крыльцо, постреливать из ружья в сторону пляжа.

– Мы тогда и не боялись совсем – знали, что это полковник Уайлд палит, бедняга, – рассказывала мальчику миссис Праудфут. Ей нравился Энт: он приходил к ней подметать подъездную дорожку, а она всегда награждала его вкуснейшим завитком вареного сахара, завернутым в вощеную бумагу. (Когда же Энт спрашивал о дедушке Дину, та молчала, что было вполне объяснимо.)

Другой сосед, мистер Хилл, даже разрешил Энту собственноручно выбрать себе котенка, когда разродилась его кошка. Энт искренне полюбил свою новую питомицу и назвал ее Чистюля. Кошка, в свою очередь, проделала просто великолепную работу, разогнав мышей и крыс, наводнявших Боски, жевавших книги, живущих среди хлама, оставшегося от родственников тети Дины и ее прежней жизни.

Но по большей части причиной преображения Энта была все-таки Дина – тетка, которая делала его жизнь лучше благодаря простой добродетели – умению быть феноменально уверенной относительно всего на свете. Несмотря на то что теперь он понимал ее ничуть не больше, чем год назад: она ела руками, говорила на странных наречиях, когда мыла посуду, не имела понятия о кинозвездах и радиопередачах, но зато знала сотни песен, причем некоторые совершенно непристойные, – их она собирала в местах раскопок. Она любила сыр и пробовала делать его из творога, который ей дарили фермеры. Она пыталась разводить кур и пчел, но обе попытки закончились катастрофой: крысы съели яйца, лисы съели кур, а рой улетел. Она выращивала овощи, которые либо не появлялись совсем, либо тут же бесследно исчезали – тогда она стояла в крохотном огороде у дома и, опершись на лопату, с сильной худой рукой на лбу и прядями волос на лице, хмурилась, глядя на пропаханную землю. Она пыталась вступить в ряды гражданского ополчения и была вне себя, когда ее со смехом выставили.

Энт никогда не чувствовал уверенности в том, насколько тетя Дина понимает, что творится в его душе. Но каким-то образом она смогла распознать, что он боится темноты, и научила его играть в маджонг у него в спальне (уже спустя многие годы Тони понял, что игра, так хорошо ему знакомая, на самом деле не имела никакого отношения к настоящему маджонгу, что Дина нарушила правила, чтобы сделать возможной игру вдвоем, и придумала особую версию реальности только для них двоих – как она делала и со многими другими вещами). Они засиживались допоздна, перекладывая изысканные кости красного дерева, украшенные перламутровыми узорами, пока он не начинал клевать носом, а фитиль масляной лампы не сгорал практически до основания. Тогда Дина осторожно выползала из кровати и уходила, а он мгновенно засыпал. Она научила его азам астрономии с помощью древнего телескопа, который загадочная Дафна неохотно выслала ей из квартиры в Южном Кенсингтоне, и специализированных книг-тех, что можно было найти в библиотеке Суонеджа. Ее способность впитывать знания изумляла его – но при этом простые вещи, как то: расчистить от хлама проход из гостиной на крыльцо, не забыть закрыть курятник, убрать молоко в чулан – оказывались выше ее сил. И каждый раз, когда Энт думал, что вот-вот раскусит ее, поймет, почему она смотрит на вещи и действует именно так, а не иначе, она снова сбивала его с толку.

Поначалу она лгала – обычно по мелочи, но и этого он предпочел бы избежать. Например, Дина не признавалась ему, где недавно побывала. Она говорила: «Я была на Биллз-пойнт», но он видел ее в деревне, потому что гулял там сам. Еще иногда она лгала о том, где достает еду, или рассказывала нелепые байки о своей жизни в Багдаде. Энт знавал в школе одного мальчика по имени Питер-тот лгал только, когда нервничал или был очень возбужден, а если его расспрашивать, то он обманывал еще усерднее. Видимо, что-то подобное происходило и с Диной: когда жизнь в Боски входила в ровное русло, все больше напоминая рутину, спокойнее становилась и тетя, обманывая его реже и реже. К тому же Энт сомневался, что ложь тети Дины так уж вредила ему. В конце концов, это просто очередное развлечение-и только. Да, жизнь с нею могла веселить, удивлять, кружить голову и расстраивать. Но навевать тоску и скуку – никогда.

Когда Энт снова залез в кровать, пнув по пути подсунутый под нее набор для маджонга, шарканье и пение за окном прекратились. Он уставился на фотографию, стоявшую возле его кровати и запечатлевшую его вместе с мамой на Брайтонском пирсе, и с унынием и ужасом задумался о том, как именно его бабушка обычно празднует дни рождения и дни солнцестояния. У нее отлично получалось создавать поводы для праздника – серьезные и не очень.