Черные небеса. Заповедник - Андрей Тепляков

Ной опустил глаза и не ответил ничего. Вода в чайнике закипела.

Он получил машину. В рабочем порядке, без какой-либо записки от Декера или вызова к нему в кабинет. Очень просто — получите и распишитесь. Ной расписался и в тот же вечер отправился к Лайле — радовать. Она преподала ему несколько уроков. Все оказалось сложнее, чем предполагал Ной. Машине не желала слушаться, она глохла, она дергалась и плевалась вонючим черным дымом. Целый вечер ушел на то, чтобы тронуться с места. Лайла беззлобно подшучивала над ним, но проявляла терпение, и скоро Ной мог уже потихоньку ездить.

Они тренировались на Дороге, в позднее вечернее время обычно пустой. Ной не решался ездить один, а потому, после каждой тренировки, пригонял машину обратно к дому Лайлы и в Квартал возвращался пешком.

Девушка не оставалась у него ночевать, хотя в предлогах недостатка не было. Ной чувствовал, что она думает об этом, он и сам об этом думал. Но время еще не пришло.

Два раза в неделю они ходили на собрания исповедальной группы. Ной всегда молчал и так же молчаливо выслушивал потом упреки Лайлы. Симон не обращал на него внимания, предпочитая вообще не замечать его присутствия. Ной платил той же монетой.

А петля судьбы продолжала стягиваться вокруг Города.

Алон ходил по Кварталу мрачный и торжественный, словно вестник Апокалипсиса, и каждому, кто соглашался его слушать, рассказывал страшное. Он очень сдал в последние дни: говорил путано, часто прерываясь и забывая на чем остановился; стал заметно хромать.

Он уверял, что под Городом открылись двери Ада. Ремонтные бригады отказывались спускаться в канализацию и коммуникационные колодцы. Отказывались даже под угрозой вылете с работы, даже под охраной милиции. Они боялись. И боялись не только смерти. Те же, кто соглашался, часто не возвращались. По всему Городу затыкали дыры и закрывали глаза.

— Но это, — говорил Алон, — все равно, что затыкать сито пальцами. Рук не хватит.

Городская пропаганда убеждала не бояться. Из динамиков изливались уверения о том, что все под контролем и опасности нет. Сообщалось о возведении заградительных баз вокруг Города, о дежурящих там хорошо вооруженных и обученных отрядах. А те существа, что творили зло в подземельях — лишь жалкие крупинки, и в скором времени они будут пойманы и уничтожены. Бояться нечего.

Андрей рассказывал об этих заградительных базах. За месяц, что Караско занимался ими, едва оборудовали две, оставив гарнизоны из нескольких перепуганных милиционеров. Спускаться под землю и патрулировать выходы коммуникаций они отказывались. Вместо этого ставили решетки и натягивали сигнальные растяжки. Ни раз и ни два решетки находили вывороченными из стен, растяжки не срабатывали. Было очевидно: тараканы проникают в Город и ничто не может им помешать. Андрей уверял, что Совет просто не хочет этого делать. Базы, отряды — это просто средство выиграть немного времени и не дать панике начаться слишком рано.

Несколько раз Ной встречался с Мамочкой. Ее устроили в соседнем здании, и, когда Рувим не мог составить компанию, Ной обедал с ней. Как-то раз она обмолвилась, что собирается проведать Ушки, что кризис миновал, и теперь к нему пускают без ограничений. Ной вызвался пойти с ней. Он чувствовал себя виноватым: Ушки спас ему жизнь, а он так и не выбрался его навестить.

«Время. Где взять время?» — говорил он себе, но оправдание звучало слабо.

Ушки встретил их в своей палате. Соседей в этот час не было, они ушли на процедуры. Он лежал один, слабый, бледный, чудовищно похудевший — тень от человека, не больше. Говорил тихо и медленно. Но не это поразило Ноя и заставило его отвести взгляд — руки Ушки, вот чем тот сполна расплатился со смертью. Они лежали на одеяле: жалкие и отвратительные. Две кости, составляющие предплечье, были отделены друг от друга продольным разрезом, образуя два уродливых длинных пальца, начинающихся от локтя. Их туго стягивали бинты.

Заметив его замешательство, Ушки кивнул.

— Не самое приятное зрелище. Но они говорят, если все срастется, смогу ими пользоваться. Примерно так.

Он приподнял правую руку и осторожно, медленно развел и снова свел новые пальцы. Лицо его напряглось, ему было трудно и, наверное, больно. Но он хотел показать Ною. Может быть не упреком, а простой констатацией, чтобы тот понимал цену, которую приходится платить.

— Говорят, что смогу даже иголку удержать. Хорошо, а?

Ушки натянуто улыбнулся. Мамочка положила ему на тумбочку пакет с гостинцами, которые они собрали вместе с Ноем, подошла к больному и поцеловала его в лоб.

— Колотун и Танк передают привет, — сказала она. — Танк обещал завтра придти, а Колотун не знает, когда сможет вырваться. Караско его совсем запахал.

— Ничего. Пусть пашет. Так легче. А за приветы — спасибо. И за гостинцы тоже. Больничная еда, на мой взгляд, предназначена только для того, чтобы деликатно подготовить больного к его скорбной участи.

Он снова улыбнулся, но на этот раз искренне.

— Да ну, что за глупости? — сказала Мамочка. — Это вообще не про тебя. Ты поправляешься. Скоро выйдешь отсюда.

— Ушки, я… — начал Ной, но голос его сбился и пришлось прочистить горло, прежде, чем продолжить фразу.

Ушки повернулся к нему. Спокойный, внимательный, отвратительно слабый.

— Я хочу сказать тебе спасибо, — быстро проговорил Ной.

— Пожалуйста, — спокойно ответил Ушки.

— Ты не должен был этого делать, — Ной чувствовал, что говорит банальность, произносит ненужные слова, но не мог остановиться — других слов у него не было. — Но ты это сделал. Я не знаю, как сказать, но…

Он замолк.

— Да ничего не говори. Все итак ясно. Просто знай, что иначе было нельзя. Просто нельзя. Не навались я тогда, это тварь сожрала бы тебя, вот и все. А у меня был шанс.

— Если тебе что-то нужно, какие-нибудь лекарства, я могу достать. Ты скажи.

— Спасибо, но все, что нужно у меня есть. Кстати, рад за тебя. Мамочка говорила. Ты теперь человек с будущим и почти без прошлого. Это здорово. Поздравляю.

Он умолк и некоторое время смотрел на Ноя, словно пытался что-то припомнить. Тот ждал. Наконец, Ушки сказал:

— Ты помнишь, я говорил тебе там — в вездеходе, насчет моего шкафчика и коробки?

Ной кивнул.

Он уже давно позабыл о той сцене с бредящим Ушки, о том, как тот заставлял его записывать какую-то бессмыслицу. Он вспомнил об этом лишь раз, когда выбрасывал свой старый комбинезон. В кармане лежала бумажка с торопливыми, неразборчивыми каракулями. Ной сунул ее в ящик стола и выкинул произошедшее из головы.

— Да, я помню.

— Отлично. Я не был уверен, что говорил с тобой об этом. Думал, что только хотел поговорить. Память путается, и голова совсем дурная. Так ты возьми мою коробку. Сделай так, как я говорил. Самому мне не сладить. А то, что выйдет — принеси мне. Сможешь?