Лунная девушка - Анна Овчинникова

Надежда — тварь, куда более живучая, чем скрэк: даже когда ты знаешь, что все твои упования основываются на фантоме, ты упорно не желаешь примириться с неизбежным.

Во всяком случае, я не мог.

Верить, что Джейми разыщет Неелу, было еще более глупым, чем рассчитывать на то, что скин хотя бы попытается это сделать. И все-таки слабая надежда согревала меня те недолгие часы, которые я провел в кромешной темноте сырой холодной камеры. Я мог бы остаться в шахте, но не захотел, чтобы меня вытаскивали оттуда, как крысу из норы.

Ярость стражников, обнаруживших исчезновение одного из узников, согрела меня еще больше.

У меня мелькнула мысль пустить в ход железный прут и проломить лютующим церберам черепа, но тогда меня наверняка заковали бы в цепи.

Поэтому, сжав зубы, я дал отыграться на себе за побег Джейми, после чего поднялся по каменной винтовой лестнице, молча позволил связать себе руки и так же молча вынес процедуру стрижки в комнате, битком набитой громогласными заключенными.

С волосами, остриженными сзади, но полностью закрывающими лоб, я вместе со всеми вышел на тюремный двор, чтобы напоследок взглянуть на розовое небо. У меня заслезились глаза, такое ослепительное сияние от него исходило.

Перед нами распахнули ворота, и в окружении тройного кольца пеших стражников в сопровождении нескольких верховых мы двинулись по улицам Лаэте.

Заключенные брели, тупо глядя себе под ноги, многие громко бормотали молитвы, но я жадно оглядывался по сторонам, ища малейшую возможность для побега и всеми силами стараясь порвать веревку на руках…

На этот раз улицы Лаэте кишели народом, всадники отжимали унитов к стенам домов, зычно покрикивая:

— Дорогу! Дорогу! Дорогу тем, кто идет на Помост Казней!

Привлеченные криками лаэтяне свешивались из окон, выходили из дверей, выныривали из переулков, скоро за нами следовала уже целая толпа… Которая не шла ни в какое сравнение с той массой народа, что колыхалась вокруг помоста в центре широкой площади.

Я удвоил попытки освободиться и зашарил глазами по сторонам в поисках любой лазейки в беспорядочной мешанине унитов, повозок, пестрых навесов, вьючных ол тонов, деревянных палаток. Приговоренный впереди меня вдруг споткнулся и упал; стражники начали его поднимать, а я сделал попытку проскользнуть сквозь разорвавшийся строй… Но меня мгновенно перехватили и втащили по ступеням просторного, как цирковая арена, помоста, на котором стояло множество непонятных зловещих штук.

Я повернулся спиной к этой дряни, с идиотской надеждой вглядываясь в шумящую внизу толпу.

Глупец! Кого я собирался там увидеть?!

Нет, Неела обязательно бы пришла, — если бы только Скрэк сумел ее разыскать! Но нужно быть глупее проповедников ереси ва-гасов, чтобы ожидать самоотверженных поступков от парня, для которого предательство давным-давно стало второй натурой… Наверное, сейчас мне развяжут руки, и тогда можно будет попробовать прыгнуть с помоста в толпу, а там… Пусть кто-нибудь попробует меня остановить!..

Эти скачущие мысли проносились у меня в голове, пока за моей спиной возносились последние молитвы, а разряженный в алое тип выкрикивал осипшим голосом длинный список приговоров.

Как далекие, так и близкие звуки проносились лишь по краешку моего сознания, все мои мысли и чувства сосредоточились сейчас на ожидании того момента, когда с меня снимут веревку. Остальные приговоренные смирились со своей участью, но я не дам прикончить себя, как овцу на бойне!

Однако никто не спрашивал на то моего дозволения.

Как только глашатай в алом умолк, настал черед палачей. Оглянувшись, я увидел, что три десятка жилистых полуголых унитов срывают с одних осужденных последнюю одежду, другим спутывают ноги, третьим…

Я рванулся к краю помоста, готовясь совершить прыжок со связанными руками, но лаэтские палачи оказались проворней меня. Все, что я успел сделать, — это пнуть одного из них в живот, прежде чем толстая веревка захлестнула мои голые щиколотки. Вторая веревка рванула меня за шею, я грохнулся спиной на помост.

Дергаясь, словно рыба на льду, в тщетных попытках освободиться, я увидел, как палачи приступили к своей работе.

Крики тех, кому вспарывали животы или рубили руки, смешались с моими собственными дикими криками. На меня брызнула кровь унита, которому отсекли руку, я закрыл глаза и вдруг почувствовал, что мои собственные руки свободны. Вот оно, то мгновение, которого я так ждал!

Но я не смог им воспользоваться.

Раздался протяжный скрежет, петля врезалась мне в горло, прервав крик, задавив дыхание, приподняв меня над помостом. Палачи начали крутить два деревянных ворота, к одному из которых были привязаны мои щиколотки, к другому — шея, — так, словно хотели разорвать меня пополам. Только теперь я понял, почему приговоренным к удушению развязывают руки: со стороны наверняка презабавно было наблюдать, как жертва гирхаты пытается бороться с душащей ее петлей!

Вцепившись в веревку обеими руками, я секунд пять удерживал петлю, не давая ей затянуться, но потом палач налег на рычаг сильней, и мое тело растянулось между двумя воротами, оторвавшись от помоста, превратившись в вибрирующую от боли струну.

Я бился, ломая ногти о жесткие пряди, чувствуя, как голова готова лопнуть от прилившей крови… Воздуха, воздуха! ВОЗДУХА!

В моих ушах грянул гром, перед глазами замелькали красные огни, я почувствовал слабый удар о помост.

Чьи-то руки рывком ослабили петлю у меня под подбородком, я с хриплым стоном глотнул мешанину из режущих льдинок и портновских игл… Каждый вдох причинял мне невыносимую боль, но я хватал ртом воздух с жадностью рыбы, вытащенной из воды…

И тут веревка опять натянулась.

— Нееет!

Это был не мой крик, это вопили те, кого рядом увечили, кромсали, резали, жгли… Но все-таки позволяли дышать!

Я снова лежал на спине, слабо цепляясь за душащую меня веревку, уже не в силах ослабить ее. Это сделали палачи, удар в грудь помог мне судорожно вдохнуть. Шесть раз… Джейми говорил, сильные униты выдерживают такое до шести раз… Но я наверняка не выдержу так долго!

Палачи снова разошлись в разные стороны, один — к вороту у меня в ногах, другой… Не надо, нет!

… После восьмого растягивания я провалился почти на самое дно колодца, наполненного смутными звуками и мелькающими огнями. Меня вытащил оттуда каскад холодной воды, обрушившийся с небес.

Я лежал все на том же проклятом помосте, а рядом по-прежнему звенели истошные крики тех, кому никак не давали умереть. Я не кричал. У меня едва хватало сил на то, чтобы дышать.

Убедившись, что я еще жив, возившиеся со мной палачи отвлеклись на происходящее рядом четвертование и стали заключать друг с другом пари, когда вырубится этот ублюдок: после второй отсеченной ноги или… Наконец палачи вспомнили о своих обязанностях, деловито осмотрели меня и поплевали на руки.