Пестрые истории - Иштван Рат-Вег

Основное правило: находясь в обществе, старательно обходить все формальности, что, собственно, после антифасонистов не такая уж и новость. Здесь тоже дозволялось все, что в аристократических клубах было занесено в черный запретный список. Зато воспрещалось посещать цирюльника и парикмахера, стирать белье, далее воспрещалось употреблять ароматические средства для смягчения последствий запрета на мытье и умывание. Трапезничали, сидя на недубленых заячьих шкурках, на столе вилок, ножей не было, ели обеими руками.

Словарь сообщает об одном эпизоде приема нового члена клуба. Один разбогатевший на чистке выгребных ям предприниматель жаждал общения и подходящего общества, но сознавал, что от аромата его профессии все остальные клубы закроют перед ним двери, и достучаться он сможет только в этот. Ему сразу же захотелось показать, какого энтузиаста получает клуб в его лице. Ради этого он написал свое заявление о приеме на таком листе бумаги, который был им найден… в процессе своей работы… Собрался совет клуба, кандидат заранее радостно потирал руки. Неожиданный поворот: ему отказали. Но с какой мотивацией! «Тот, кто вообще употребляет подобные средства, недостоин быть членом клуба».

Так сообщает словарь Ларусса.

Умничающие дураки

Случилось это в аристократическом обществе Парижа в эпоху правления Людовика XIV. Один господин жаловался на ужасную головную боль: «Моя голова точно сжата свинцовой шапкой, я уже стал совсем дурак». Другой мигом нашелся: «Тогда значит, у всех головы сжаты такой шайкой (calotte), потому что весь мир дурак». Обществу страшно понравилось выражение, и тут же был основан полк Калотт.

Цель была обозначена так: наблюдать общественную жизнь Парижа и подмечать всякого, кто выкинет какую-нибудь чрезвычайную глупость либо влипнет в какой-нибудь очень странный скандал. Таковая персона получает почетный с печатью диплом, в котором ему сообщается, что в честь признания его особых заслуг он принят в члены этого клуба. Дипломы в стихотворной форме увековечивали эти заслуги: лучшие перья упражнялись в насмешках.

От лая издевательских стишков спасу не было; не было и таких, которые, окажись они в скандальной ситуации, избежали бы насмешек — положение, ранг, авторитет не принимались во внимание. Защититься от них можно было только одним способом — смеяться вместе с насмешниками и встать в их ряды. Придворная знать изо всех сил старалась заслужить право носить значок избранного кружка — шапку калотт в окружении бубенчиков. Полк Калотт разросся и стал страшной силой, успех настолько избаловал его членов, что вместо невинного подтрунивания оно стало беспощадно-злым.

Вольтер никогда не простил им пасквиля, которым они увенчали позорный случай его ссоры с Роганом. Известно, когда писатель крупно повздорил с шевалье де Роганом, аристократ избрал тот способ урегулирования конфликта, что попросту велел своим лакеям поколотить противника. Свое мнение о калотте писатель кратко выразил так: «Надо повесить этих подлецов, которые своей дурью развращают публику».

Кребийон[59] мало огорчился, узнав, что его «протащили» из-за обилия жестоких и кровавых сцен в его трагедиях.

Фонтенель[60], бессменный секретарь Академии, низкопробные борзописания превозносил до небес, если они соответствовали отжившим академическим канонам. И ему на его железный шлем борца напялили свинцовую шапку.

Незадачливые политики, никчемные дипломаты, проигравшие сражения военачальники, заводилы известного своей безнравственностью французского двора — все получали стихотворный диплом и радовались, если сверх того в знак особого признания нм не присваивался какой-нибудь титул или чин.

Потому что присвоение таковых отличий угрожало многим новым членам. В городе Нанси епископ запнулся, произнося приветственную речь, по сему его сделали официальным оратором Калотты. Епископ суассонский написал серьезное жизнеописание юродивой девушки — его назначили полковым историографом. Грекур[61] — поэт, известный своими скользкими виршами, стал исповедником весталок. Не были забыты и бессмертные академики: они стали инвалидами полка.

Позаботились и о маркитантках. Этот чин за заслуги на любовном фронте выдавался великосветским дамам. В начальницы им поставили мадам Филон, популярную в высшем свете сводню.

Подглядывали они и за тайнами спален. Так, благодаря своей супруге, членом полка стал ужасно богатый налоговый откупщик де ла Попелиньер, сколотивший миллионное состояние на выжимании денег из налогоплательщиков. Всему Парижу было известно о связи его жены с пресловутым соблазнителем герцогом Ришелье, только муж не ведал ни о чем. Слово связь в данном случае надо понимать в том смысле, что Ришелье приобрел соседний с особняком налогового откупщика дом на чужое имя и пробил в стене проход прямо в спальню мадам Попелиньер. Тайный проход маскировал камин. Великолепная идея сама напрашивалась в стихи.

За идеями кавалерам «старого порядка» далеко не приходилось ходить. Калотта воспела один знаменитый ужин, за которым на шампанское собралось сплошь аристократическое общество: титулованные мужчины от графа и выше, дамы — от графини и ниже. Мужья не беспокоили. Советник Сен-Сюль-пис вообще остался дома, отчасти не желая вмешиваться в дела супруги, отчасти потому, что его не пригласили. Хлопки открываемых бутылок шампанского навели одну молодую герцогиню на отличную мысль. Она залезла под стол, подобралась к месту мадам Сен-Сюльпис, сунула ей под юбку — в тот момент она еще была на ней — маленькую петарду и взорвала ее. Несчастная так испугалась, что чуть было не умерла на месте. Но шутка удалась на славу, как тогда писали: «Весь Париж смеялся».

Со временем Калотта стала наглеть. В процессе охоты за «добычей» им на зубок попадали, так сказать, люди всех рангов и положений. Наконец, в калотины попал сам король Людовик XV. Неизвестно, каким образом им удалось сочетать зубоскальство врученного ему диплома с верноподданническим преклонением, но только прошел слух, что король смеялся. По всей вероятности, вымученно.