Пестрые истории - Иштван Рат-Вег

Да то б не беда, ведь речь идет о выражении народного мнения: они восстанавливали справедливость, когда закон лишь пожимал плечами, не имея юридического повода вмешаться. Сварливые супруги; изнывающие под каблуком или от выросших рогов мужья; побитые жены и девицы с подмоченной славой; чиновники, подозреваемые в казнокрадстве; врачи-душегубы — их имена по приговору шутейных судей попадали на доски позора. Наконец они совсем обнаглели: мелкие скандалы раздували в крупные, за неимением виновных стали гоняться за ни в чем не повинными гражданами.

Настолько стали они нарушать мирное течение жизни города, что правительство было вынуждено навести порядок: королевским указом от 21 июня 1630 года шутовской парламент дижонских дураков был распущен.

Остальные похожие братства дураков во Франции творили вещи нисколько не умнее, чем дижонское.

В Эвре и Руане они назывались Les Cornards, то есть «рогоносцы». (Титул касался, однако, не известного украшения обманутых мужей, под ним следует понимать ослиные уши, торчащие из-под шутовского колпака.) Объектами своих нападок они избрали почему-то аббатов: обряжали в церковное парадное облачение, сажали на осла и с великим гвалтом, сильно жестикулируя и размахивая руками, ходили по городупод хохот уличной толпы. Эти тоже раздавали своим членам такие же смешные патенты, что и дижонцы, также возмущали грубыми пасквилями мир и покой, и их точно также распустили.

Был в Париже один кружок дураков, который не удовлетворился аббатами, а выбрал в качестве своей мишени герцога. Как бы по-дурацки это ни звучало, но правами и обязанностями герцога дураков однажды серьезно занялся парижский парламент.

Случилось так, что два члена общества восстали против некоего Николя Жубера, законно избранного герцога, и потащили его в суд. Видать, он небрежно исполнял свои обязанности, потому что иск гласил:

Характерно, что суд совершенно серьезно, что вполне в духе того времени, призвал герцога к ответу.

Тот, прежде всего, выступил с формальным возражением: два дурака не имеют права судиться от имени всего общества.

Не помогло. Суд отклонил возражение, удовлетворил иск и обязал герцога Жубера 1 мая провести традиционное шествие с участием свиты в полном составе и подданных. Если он этого не выполнит, считать герцогский трон опустевшим и возвести на него более подходящую (то бишь дурацкую) персону.

Жубер обжаловал это постановление суда в парижском парламенте как в высшей судебной инстанции. У парламента, видать, оказались дела посерьезнее, потому что только через три года соблаговолили вынуть его жалобу на свет. Постановлением от 19 июля 1608 года решение суда низшей инстанции было пересмотрено, истцам было отказано, а Николя Жубера сочли возможным оставить при всех его регалиях и правах главой герцогства[54].

Невинные дураки

Улица со временем посерьезнела. Над затеями деланных дураков и паяцев больше никто не смеялся. А если кого распирало от желания подурить, таковые вынуждены были запереться в четырех стенах. Вот тут-то они могли смело изливать свою дурь, в закрытом лоне престраннейших обществ.

В Париже в эпоху Директории писатели и актеры основали Академию зверей. Пристанище они нашли у подножия Монмартра, потому что эта часть города в давние времена славилась… ослами. Среди многочисленных кафе, буквально наседавших друг на друга, они выбрали то, хозяином которого был некто по имени Годен (Gaudin). Из этого имени получалась анаграмма Nigaud, что означает название породы птиц (баклан), в народе так звали дураков.

При приеме в члены Академии каждый получал имя какого-нибудь зверя. Редактор «Journal de Paris» из-за своей грузной фигуры стал Слоном, оперный тенор со своей луженой глоткой — Зябликом, актер амплуа герой-любовник — Пеликаном, сам директор театра, уж не знаю по какой причине, — Ослом, а писатель-романист (ну за что?) — Волом (набитый дурак).

В соответствии с уставом на сходках членов этой академии запрещалось говорить что-то такое, что имело бы хоть какой-нибудь… смысл. Можно было нести только невообразимую чепуху, перебрасываться только глупейшими фразами, забавлять друг друга перевернуто-вывернутыми анекдотами и каламбурами, остротами, изощренными загадками — короче говоря, нести чушь, по-французски называемую coq-à-l'âne.

Чрезмерная популярность для развеселого зверинца стала роковой. Он вошел в моду. Слух о веселье, бушевавшем в кафе на Монмартре, достиг квартала Сен-Жермен, и парижская знать возжелала богемы. Громкие имена просились в члены Академии зверей, и приходилось принимать, какой бы шлейф великой скуки ни тащили они за собой.

Тут возникал один деликатный вопрос: с какими салонными зверями их можно соотнести? Не могли же они, никого не обидев, назвать парламентского оратора Попугаем, сановника — Сорокой, генерала — Зайцем, члена скакового общества — Лошаком. Богема только меж собой могла искриться весельем; настроение померкло, писатели и актеры потихоньку отстали. Общение оставшихся чужаков, правда, не противоречило уставу, потому что смысла там было мало, впрочем, оно и не отличалось от их обычных разговоров.

Зверинец потихоньку опустел.

Более всего невинных гротескных клубов вырастила Англия XVIII века. («Spectator» за 1710 год в номерах 9, 17, 30, 72, 78 приводит их описания.) Таковыми были: Adam-Club, то есть клуб Адамов. Не подумайте чего плохого. Прием связывался не с костюмом Адама; просто таково было условие: всех членов клуба звали Адамами.

King-Club — клуб королей. И этого не стоит пугаться, тут главное — фамилия: просто собирались носители фамилии King (Король).

О клубе Георгов и говорить не стоит, что они собирались в день своих именин, и если кто-то, что-то утверждая, очень настаивал, то вместо подкрепления «Ей-Богу!» (что по-английски звучит как «Ву Jovel», то есть «Клянусь Юпитером!») клялся св. Георгием.

Клуб живущих на одной улице не требует особого пояснения, а вот о клубе Hum-drum, то есть о «Клубе скучающих», следует знать, что его члены, все исключительно почтенные джентльмены, сидя сообща до полуночи, не произносили ни единого слова, молча дымили трубками и пили.