Эшафот забвения - Виктория Платова

Нечто подобное ждало меня и в комнате, которую временнозанял Митяй. Здесь была только беговая дорожка: никакой спортивнойразнузданности, полный аскетизм. Но и обитель Митяя не отличалась особымкомфортом: такой же узкий топчан или кушетка, накрытая пледом; легкие жалюзи наокнах (никаких мещанских штор, собирающих пыль), узкий платяной шкаф-купе сзеркалами вместо створок. Ни настольной лампы, ни ночника. Хорош был толькопалас, покрывающий весь пол комнаты. По нему хотелось пройтись босиком.

Интересно, где занимаются любовью Митяй и егоблаговоспитанная девушка?

– Н-да… – сказала я, – никакой романтики, никакихполутонов. Вы на этой кушетке предаетесь утехам страсти? Или на велотренажере?

– Оставь в покое меня и мою девушку.

– Кстати, как ее зовут?

– Валентина.

– Так я и думала. С таким именем сам Бог велел бегатьстометровку за девять секунд. Ну, показывай. Что у тебя есть из экипировки.

Митяй раздвинул створки шкафа: идеальный порядок, полотенцек полотенцу, футболка к футболке, костюм “Адидас” к костюму “Пума”, дажекроссовки внизу стоят аккуратно: пятки вместе, носки врозь. Только внизу стоялнебольшой, но громоздкий, потемневший от времени ящик. Интересно, чтозаставляет чистоплотного Митяя держать в шкафу такие вещи?..

– Ты зануда, – сказала я Митяю, – представляю, как тыневыносим в постели. “Милая, ты бы не могла поправить простыню, что-то онасбилась…"

– А ты сексуально озабоченная старая дева, – выдалнаконец Митяй. – Старая дева-провокаторша. Плевать я хотел на твои подколки.

– Это разумно. Ну, что ты мне предложишь из своеговосхитительного гардероба?

Следующие десять минут мы выбирали для меня костюм. Но всеони оказались велики мне. Тогда, подумав, я решила ограничиться своейсобственной футболкой и спортивными трусами неопределенного пола. Эти шелковыетрусы пролежали в митяевском гардеробе уйму лет и принадлежали мальчику Митяю,выигравшему районные соревнования по спортивному ориентированию.

– Где будем тренироваться? – деловито спросил Митяй.

– В большой комнате, конечно. Мне необходимопространство, чтобы вволю попинать тебя. Только нужно сдвинуть все тренажеры.

– Хорошо.

Еще двадцать минут мы убили на подготовку плацдарма. Митяйпод моим руководством терпеливо сдвигал тренажеры к стене, стараясь расположитьих строго параллельно или строго перпендикулярно плоскостям комнаты. Я путаласьу него под ногами, давала бесполезные советы и роняла сигаретный пепел на такойже, как и в комнате Митяя, палас.

– Ну, ты готов? – спросила я, когда комната наконецприобрела вид импровизированного татами.

– Да. – Митяй стоял передо мной, раздувая ноздри, впредвкушении новых ощущений.

Теперь я даже залюбовалась им: роскошное тело, собранное,как перед прыжком, каждая кость вправлена, каждый мускул на месте. Широкорасставленные босые ноги, почти безволосые и напрягшиеся икры, влажные глаза…

Чертов вегетарианец!..

– Ну, давай, нападай на меня. Только делай этовнезапно. Можешь применять ту технику, которую знаешь, – скомандовала я.

Он действительно кое-что знал.

Я поняла это сразу, как только оказалась на полу, – емуничего не стоило завалить меня, и он этим сразу же воспользовался. Мощный,хорошо тренированный мужик, он мстил мне за мой снисходительный тон, за все теунижения, которым подвергался все это время. Его аргументы были убедительными,даже чересчур убедительными, – я не могла этого не признать, когдапочувствовала во рту легкий привкус крови.

– Ну, что же ты? – подзадоривал меня Митяй. – Где твоихваленые приемчики?!

Я ничего, ничего не могла ему противопоставить. То, чтосработало с ничего не подозревавшим, отяжелевшим от сытой жизни Кравчуком,сейчас не проходило. Злость добавила мне азарта, но не добавила силы – яслишком давно не тренировалась. А то, что я умела, Лапицкий вколачивал в менясилой, я не годилась для петушиных боев по определению.

Но сдаться сейчас вот так просто было бы безумием. Митяймстил мне, мстил за сигареты, за окурки, за протеиновые добавки, за унижения,которым подвергался; за реплики, на которые не мог ответить. Только теперь японяла это по-настоящему, он мстил единственным способом, которым моготомстить, – своим безупречным телом.

Его приемы были злыми и ироничными, иногда –оскорбительными; шаг за шагом он повторил недолгую историю наших отношений.

Очередной раз, отлетая к стене, я готова была запроситьпощады, но понимала, что это безумие. Он никогда не простит мне слабости, ипоследнее слово останется за ним. Лучше сжать зубы, которые вполне могутвылететь от одного неосторожного (или осторожного) движения его мощногокорпуса, – и дождаться логического конца.

Дождаться того момента, когда он посчитает себя отомщенным.

Но этого конца не было видно – здорово же я успела насолитьему за несколько дней!

– Ну, что же вы, сенсей! – В нем вдруг прорезался юмор.– Преподайте урок ученикам, они этого так ждут.

Черт, я же умела это делать, почему у меня ничего неполучается сейчас? Я злилась яа себя, еще несколько минут – и я отползу всторону и разрыдаюсь…

– Или перенесем тренировку на завтра? – Он решил добитьменя окончательно.

Я молчала. Молчать было так же бессмысленно, как и говоритьчто-то, самое лучшее в моем случае – попытаться сосредоточиться и найти лазейкув его безупречной железобетонной обороне.

– Отчего же, продолжим.

– Слово сенсея закон для ученика. – Господи, сейчас всеначнется сначала, он просто ждет, когда я запрошу пощады…

И все снова пошло по кругу: он наскакивал на меня – и я сноваоказывалась на ковре. Это выглядело совсем уж неприлично. Я никогда неиспытывала к нему ненависти, но теперь возненавидела его.

И тогда мне это удалось. Мне удалось провести тот самыйзахват, который опрокинул на пол Кравчука. То же самое произошло и с Митяем:это была случайность, он легко вышел из ситуации, но я на мгновение ощутилазапах его волос.

Запах его волос, вдруг неожиданно прорезавшийся, потерявшийвсякую стерильность, – оказывается, волосы у Митяя пахнут, и сам он пахнет; этоне дорогой одеколон, и не терпкий пот, а что-то совсем другое…

Теперь он поменял тактику, он уже не бросал меня черезголову, он практиковал долгие захваты. Он накрывал меня, и я вдруг поразиласьтому, как идеально встраивается в его тело мое собственное, поражаясь тому, какон перестает ломать меня и так же слушает мои руки, как и я – его… Обманныеманевры, я знаю эти обманные маневры, стоит ему только ослабить хватку, и ясумею вывернуться и уйти на противоположный конец комнаты. Но тогда исчезнутвсе запахи – и те, которые я успела почувствовать, и те, которые не успела.