Порох и соль - Дмитрий Манасыпов

А его, значит, ждут? Интересно.

Им всем пришлось переодеться, оказавшись в Мбойе. Но потом… после нескольких драк, учиненных местными прохвостами, сперва вернулись плотные нагрудники, а потом и кафтаны рыбьей вываренной кожи. От кривых острых ножей, любимых белозубыми и чернокожими бандитами, северная одежда порой защищала не хуже доспехов.

А морские сапоги оказались отличным подспорьем против змей и скорпионов, водившихся тут в достатке. Хотя, конечно, порой было жарко. Но ведь у Нефер имелась постоянно подогретая вода, так что Хорне не переживал за грязь и пот. Его ждут? Хорошо, что его капитанский красивый камзол на флейкке, а с ним тут короткая куртка, штаны и даже нагрудник. И, конечно, тесак.

Из окна тянуло городом и, немного, морем. Сладко-приторно-гниющее месиво из людей и едва пробивающиеся горьковато-соленый запах дома. Хорне очень надеялся, что его ждет просто разговор. Ведь он еще не успел сцепиться ни с кем из серьезных людей Мбойе.

«За дверью» было приемной, кабинетом и залом для исключительных встреч, проходивших у Нефер. Услугами бывшей шлюхи пользовались контрабандисты, серьезные воры, дельцы с черного рынка, само собой, что коллеги Хорне, какие-то племенные вожди и все прочие проходимцы, включая глав торговых представительств с севера. Севером здесь считали все, начинающееся у самого устья Узкого-Длинного моря. Даже сраный Пешт.

Ну, и кого ж тут принесло?

– Присядьте, капитан, поговорите со мной.

Голос обволакивал все немалое пространство. Глубокий, раскатистый где-то в своей глубине и не молодой, как и хозяин.

Таких темнокожих Хорне еще не встречал. Нет, сизо-лиловую кожу видел, но никогда ее, на лице, не пестрили узоры из мелких косточек, камешков или даже ракушек. Света оказалось немного, две лампы на стенах, а присматриваться показалось некрасивым.

Темнокожий сидел в большом кресле, занимая полностью и даже чуть не помещаясь. Красное просторное платье, вроде бы простое, но кое-где ощутимо переливающееся золотым шитьем. Совершенно лысый, кроме небольшого смешного хвостика, торчавшего вверх и назад на самой макушке. Там, подмигнув Хорне, блестел изумруд заколки.

– Присядьте, – повторил темнокожий, проводя ладонью в сторону стола. – Вам станет интересно.

– Это еще почему? – буркнул Хорне, все же убрав руку от тесака.

– Я знаю нужное, но пока неизвестное, вам.

– Даже так? – Хорне сел, подвинув плошку и наложив себе поесть. Есть хотелось неимоверно, Нефер умела нагонять аппетит. А местный пилав, вроде бы завезенный откуда-то с Халифата, в Мбойе любили. И Хорне эту любовь разделил в полной мере. Тем более, специально для него тут же лежала ложка. Есть жирный рис с мясом, овощами и приправами руками… Хорне не нравилось. Нефер, хохоча над дикими северянами без манер, приказала найти полный столовый набор.

– Даже так, – согласился темнокожий. – Я Олло, нга приморских лесов.

– Я поражен, – Хорне закинул еду и начал жевать, глядя на него. – Правда ничего не понял.

«Да он колдун, – проворчал дед, – чего тут непонятного?»

Верно, Хорне уже почуял это. Тот, спасенный им мар-сёрс, неуловимо пах чем-то, идущим от лысого хрена с уродливым лицом.

– Вы приходите к нам, почти как к себе домой. Считаете себя умнее нас только потому, что умеете стрелять огнем, пишите не на тростнике и едите вилками. И ничего не хотите понять о людях, к которым ломитесь год от года сильнее и сильнее. – Олло усмехнулся, но как-то невесело. – Ваша наглость ваша же сила. Нга приморских лесов – колдун джунглей вдоль соленой воды. Отсюда и дальше, до Красной реки, все мое.

– А ты умеешь поднимать мертвых и превращать их во всякую хрень, жрущую людей?

Хорне даже перестал есть. Недавние воспоминания накатили так сильно, что не ожидал…

…В носу «Вдовушки» уже не трещало или плескало. В носу, переливаясь, журча и расплескивая черно-зеленоватую воду, раскачивалась и шевелилась какая-то дрянь. Оттуда, легко растекаясь в спертом воздухе, несло жуткой гнилью, как от разом выбросившего рыбьего косяка или кита, провалявшихся на пляжу под солнцем не меньше пары дней.

Блестящее и подрагивающее, появлялось тут и там, перекатываясь по подзатопленному носу, змеиное тело. В темноте и едва пробивающемся свете разглядеть не получалось. Хорне не слышал о серпентах, остающихся в судах после нападения, но серпент хотя бы мог объяснить – куда делись тела. Но пьянь травил про морских мертвецов, а ими-то если и пахло… то только и пахло.

– Приберегите фонари, – снова икнуло из-за спины, – понадобятся.

Клайд успел заметить что-то, метнувшееся к ним, рубанул на удачу и его почти откинуло назад. Подрагивающее щупальце, блестя вздувшимися узлами, тяжело ударило о перегородку между рядами. Дерево гулко ухнуло, но удержалось.

Из темноты, выпустив почти осязаемый смрад, к Хорне и рыжему потекло что-то большое, вздрагивающее, раскачивая корабль. Клайд метнул фонарь, метя в еле заметный шпангоут. Стекло брызнуло, масло, разгораясь, брызнуло вслед полыхающим дождем.

– Мать твою! – заорал Клайд, и Хорне с ним согласился.

Серпент? Маргейсты?!

В темноте, подсвеченное разлетевшимся жидким пламенем, волнами перекатывалось чудовище. Спрут, сплетенный из одних щупалец, спрут, щелкающий острыми прямыми зубами, лезущими изнутри туго дрожащей плоти. Удар сразу двух щупалец они пропустили, опомнившись лишь в последний момент и кое-как отпрыгнув.

Перегородка хрустнула под их напором, разбрасывая щепу и обломки. А Хорне, замерев, понял совершеннейшую глупость: это не зубы. Это обломки костей, густо выходящих наружу и прячущихся, когда щупальце поползло назад.

– К корме! – крякнул пьяный и, поддерживаемый Домером, проделал указанный маневр.

– Вверх! – крякнул он еще раз и ткнул рукой в сторону светлеющего люка.

Тот вдруг скрипнул, поднимаясь, а за ним, качаясь на трюмных сетках, провис большущий паук. Паук, сплавленный из четырех, не меньше, тел, отрастивший лапы из рук, ног, челюстей и даже черепов. Черепа щелкали челюстями, выбивая странный ровный ритм.

Сьер, заорав как полоумный, швырнул фонарь. Не попал, паук быстро ушел в сторону, к подвешенным дополнительным снастям, не дождавшимся использования. Они пробежали под ним, отмахиваясь сталью, а Хорне страстно хотел иметь аркебузу, чтобы выстрелить рубленым серебром.

Клац-клац! Паук возникал из темноты, вытягивая длинную тюленью шею, щелкал челюстями, расходившимися банановой кожурой. Хорне отбил выпад в свою сторону, пропустил удар лапой и полетел, схлопотав в грудь.

С носа, треща разлетающимся деревом, тянулось и перло странно-страшное нечто, но Хорне занимал только он сам и поблескивающее зло, потянувшееся за ним. Пахнуло тленом, окатило гниющим смрадом, когда паук сочно растянул пасть, раскрыв себя наполовину. Белые клыки-ребра, торчавшие частоколом, тянущееся щупальце длинного языка…