Русалья неделя - Елена Воздвиженская

жёлтых свечек донника, розовато-фиолетовых кистей кипрея, голубых головок дикого лука, что качаются как дивные шары на тоненьких зелёных ножках, понизу стелется фиолетовыми искрами мышиный горошек, белые ромашки и душистый льняник, а солнце почему-то такое туманное и словно ненастоящее, всё кругом, как сквозь мутное стекло. И видит Ирочка далеко-далеко впереди шалаш.

Ирочка спешит к нему, там что-то, что манит её неудержимо и зовёт. Ей непременно нужно попасть в шалаш. Она торопится, а травы будто нарочно обвивают её ноги, хватают за руки, закрывают высокими своими стеблями кругозор, склоняются над нею. Ирочка машет руками и пытается ускорить шаг. Но травы, как нарочно, прижимаются к ней, словно не хотят чтобы шла она туда, вдаль, где на самом горизонте стоит невысокое, одинокое строение, похожее отсюда, издали, на коробку, в которой хранит Ирочкина мама стеклянные ёлочные игрушки.

Но Ирочка настойчива, и ей наконец удаётся вырваться из травяного плена, она бежит туда, где её ждут. Кто ждёт? Она и сама не знает того. Но ждут совершенно точно. У шалаша она замечает высокую худую фигуру, что стоит неподвижно и смотрит неотрывно в её сторону. Фигура такая высокая, что шалаш доходит ей всего лишь до пояса. Длинные тощие руки свисают плетями почти до земли. Тонкие волосы цвета соломы развеваются по ветру.

Ирочка бежит вперёд, и вот уже она может различить лицо этого нечто — большие, похожие на блюдца глаза, белые и слепые, тонкая щель рта, два чёрных отверстия вместо носа. Кожа, похожая на кору дерева, такая же тёмная и коричневая, покрытая множеством морщин-трещин, в которых копошатся насекомые. Нечто поднимает свои тощие руки и протягивает их навстречу Ирочке. Девочка останавливается, ей становится страшно.

А нечто всё тянет и тянет свои, похожие на ветви, руки. Пальцы его начинают расти, удлиняться, и скоро уже дотянутся до застывшей в ужасе девочки. Ирочка хочет бежать прочь, но не может, ноги не слушаются её. Она опускает глаза и видит, что ноги её стали такими же, как кожа существа, покрылись корой. Девочка пытается поднять их, но ноги словно вросли. Наконец с трудом, но ей удаётся оторвать одну ногу от земли, и Ирочка видит, что вместо пальцев у неё корни, которые вросли в почву. Ирочка кричит от ужаса и… просыпается.

Бабушка трясёт её за плечи:

– Ирочка, Ира, проснись! Это просто сон, тебе кошмар приснился!

– Бабушка! – обхватив бабушку руками, и прижавшись к ней изо всех сил, прошептала Ирочка, – Мне чудовище ужасное приснилось.

– Всё хорошо, – успокоила старушка внучку, – Мало ли чего не привидится, это просто страшный сон. А теперь ложись-ка на бочок и спи.

– Мне шалаш приснился!

– Шалаш? – произнесла бабушка как-то настороженно, – Ты что же, ходила всё-таки туда?

– Ага, – призналась Ирочка.

Бабушка покачала головой:

– Ведь я тебе запретила! Ладно, хотела я подождать до следующего года, да видно нужно поторопиться. Не приведи Бог ещё рухнет на тебя. В выходные с дедом займёмся этим шалашом. Давно уж следовало его сломать.

– Бабушка, а кто там живёт?

– Где? – не поняла бабушка.

– Ну там, в шалаше. Кто-то скрёбся под лежаком, я думала – мышь. А оно ка-а-ак стукнет оттуда, снизу. Так сильно, что даже лежанка подскочила. Я так испугалась, бабушка!

Старушка побледнела:

– Показалось тебе. Не ходи туда больше. Старый уж этот шалаш, вот и скрипит. Говорю же, того и гляди развалится. Чтобы я тебя там даже близко не видела! Поняла?

– Поняла.

***

Следующие три дня Ирочка, гуляя в саду, лишь издалека смотрела на шалаш, и высокая яблоня, росшая у самого входа, представлялась ей той тощей фигурой из её сна. Девочка тут же отворачивалась и бежала поближе к крылечку. Послезавтра дедушка будет ломать шалаш, и бабушка сказала, что посадит на его месте кусты крыжовника. Ирочке всё же было жаль шалаша. Он такой таинственный и уютный. И на вид совсем ещё не рушится, как утверждает бабушка. Зачем его ломать? Ну, подумаешь сон приснился, что ж теперь, сразу рушить что ли? Тем более кошмар уже начал забываться, и уходить из памяти прочь.

– Так хочется зайти туда на прощание, – подумалось вдруг Ирочке, – Поглядеть в последний разочек на карточки актёров, посидеть на лежанке, выглянуть в маленькое оконце, на котором свил свою узорчатую паутину паук. Ведь потом этого шалаша уже не будет никогда-никогда.

От этой мысли Ирочке вдруг сделалось грустно, она впервые в жизни вдруг задумалась о конечности всего, что её окружает, что ничто ни вечно в этом мире, ни вещи, ни люди, она присела на траву под раскидистой иргой, которая укрыла её от палящего обеденного солнца, и уставилась на шалаш. Бабушка прилегла после обеда немного отдохнуть, и она точно не заметит того, что Ирочка ослушалась. Ничего страшного не случится. Но червячок сомнения всё же глодал её изнутри, и девочка не решалась осуществить задуманное. Она всё сидела и смотрела на заветную дверь. И чем дольше она наблюдала за шалашом, тем сильнее её охватывало странное чувство, что её зовёт кто-то. Голова стала тяжёлой, какой-то полусон навалился на неё, тело обмякло, расслабилось.

– Ирочка-а-а-а, – прошелестело в листве, – Иди сюда…

Ирочка подняла глаза и увидела, как дверь шалаша медленно и бесшумно приоткрылась. Заворожённо глядя на зияющий тёмной пастью вход, не в силах отвести от него глаз, девочка поднялась на ноги. И тут из-за распахнутой двери высунулась тёмная, морщинистая рука и длинным, тощим пальцем, похожим на сучок, медленно поманила Ирочку к себе. Ирочка медленно шла к шалашу. Вот уже и дверь, так услужливо приоткрытая ей навстречу. Девочка постояла мгновение, словно сомневаясь, но тут же вновь почувствовала вялость и апатию, и шагнула внутрь. Дверь с громким стуком захлопнулась, едва она успела войти.

Ирочка встрепенулась от этого удара, и словно проснулась от глубокого сна. Она удивлённо огляделась по сторонам, не понимая, как она тут оказалась. В шалаше было жарко и тихо, как-то особенно тихо. Ирочке стало немного страшно. Вспомнилась тощая фигура из её кошмара.

– Нет-нет, – прошептала она себе, – Ничего страшного, просто сон. Сейчас я выйду отсюда и всё пройдёт.

Ирочка подошла к двери и толкнула её легонько. Дверь не поддалась. Ирочка толкнула сильнее, и снова ничего. Дикий страх объял её. Она принялась неистово колотить в дверь, крича:

– Бабушка, бабушка, открой! Мне страшно!

Ирочка вопила, что было сил, но снаружи шалаша не было слышно при этом ни звука, словно он поглощал всё живое, впитывал в себя всё без остатка. Устав биться в закрытую дверь и наплакавшись, девочка присела на пол, всхлипывая.

– Может попробовать вылезти через окно? – подумала она.

Но нет, окно было слишком мало, даже для такой крохи.

Ирочка обвела взглядом стены. С карточек смотрели на неё десятки глаз, и, казалось, они были живыми.

Лёгкое дуновение пролетело вдруг по шалашу, словно вздохнул кто-то невидимый, по стене снаружи раздался один тихий удар. Ирочка подскочила:

– Бабушка! – обрадованно закричала она, – Бабушка, это ты? Открой скорее дверь, мне страшно! Я нечаянно закрылась и не могу теперь открыть!

В ответ раздался второй тихий стук. Затем ещё один, и ещё. Теперь стучали уже со всех сторон шалаша одновременно, будто снаружи стояли несколько человек, и ритмично били палками по стенам. Звуки становились всё чаще и громче. Теперь уже колотили не ритмично, а как попало, и так оглушительно, что Ирочка закрыла уши руками, не в силах терпеть этот ужасный шум.

И вдруг, так же внезапно, как и началось, всё стихло. Несколько минут стояла полная тишина, и тут зеркало, висевшее напротив Ирочки, стало покрываться рябью, помутнело, и что-то зашевелилось в нём, заворочалось. Девочка с ужасом смотрела на него, не в силах оторвать взгляда. Поверхность стекла поплыла, растворяясь, и открывая проход для кого-то или чего-то