Золото Аида - Галина Полынская

– Идем, идем, – похлопал он по широкому плечу. – И так задержались.

– Агась! – кряхтя, Никанор шел, опираясь на руку внучки. От влажной духоты и спертого воздуха кружилась голова. – Спасибо этому дому, пойдем к другому!

На выходе команду встретила непроглядная темнота, моросящая дождем. Громовые раскаты с бледными зарницами молний отдалялись – похоже, основной удар стихии они переждали в пещере. Общими усилиями валун вернули на место, закрывая вход, благодаря чему ружье Георгия окончательно пришло в негодность. Но охотник со своим теперь уже бесполезным оружием так и не расстался до самой машины. Бросив его в багажник, Георгий открыл дверь пассажирам, а сам сел за руль. Уставшие, грязные, насквозь промокшие сотрудники агентства «ЭФ» расселись по местам, не находя в себе сил обсуждать свой поход.

– Водки бы сейчас, – с тоской произнес Сабуркин.

– Водки нет, есть «Метакса», – сказал Георгий. – Будете?

– Да! – в едином порыве ответил коллектив.

Приговаривая: «Эх, знакомый просил передать бутылку на новоселье другу, но ничего, другую куплю», Георгий вытащил из-под переднего сиденья сумку, из нее – литровую бутылку знаменитого греческого бренди.

– Только стаканов нет, – он протянул бутылку в салон.

– Ничего, справимся! – привстав, Валентин взял бутылку. – Мы тут все как одна семья, попьем из горлышка.

– И музыку включи! – мигом приободрилась Алевтина, увидев «Метаксу».

Открутив пробку, Сабуркин сначала предложил дамам, после отхлебнул сам и передал Никанору Потаповичу.

Георгий включил зажигание, затем радио, и микроавтобус тронулся с места, выбираясь из раскисшей грязи к асфальтированному шоссе. Дождь усилился, заработали «дворники». В свете фар капли летели пригоршнями бисера, в динамиках звучали гитары. Из водительской кабины потянуло сигаретным дымом, отчего немедленно закурили и Валентин с Никанором, пуская бутылку бренди по второму кругу. Прислонившись виском к окошку, Феликс рассеянно смотрел на летящий дождь да на безмолвные призраки деревьев, выхваченные фарами из темноты.

Когда микроавтобус выехал на центральное шоссе, зазвонил телефон Феликса. Вызов был из России, от врача клиники, где лежал Сидоренко.

– Слушаю, Сергей Петрович, – произнес Феликс, не отрывая взгляда от дождя и деревьев.

– Вечер добрый, – голос завотделения звучал все так же тихо и устало. – Вы просили сообщить, если наступят какие-то изменения…

– Они наступили?

– Да, наш пациент пришел в себя.

– Когда это произошло?

– Да буквально час назад. Очнулся внезапно, и непонятно, что его к этому подтолкнуло.

– Вы с ним говорили?

– Пока нет, ему нужен покой. Вы когда к нам приедете?

– Сразу как вернусь, я сейчас за границей.

– Хорошо, всего доброго.

Нажав на кнопку отбоя, Феликс бросил телефон на колени.

– Сидоренко ожил? – уточнила Алевтина. Феликс молча кивнул в ответ.

– Я нас поздравляю, – усмехнулся Герман. – Еще одно дело в плюс нашему агентству.

– Будешь глоток? – Сабуркин протянул Феликсу бутылку.

– Давай.

В Салоники приехали уже ночью. Сил переодеваться ни у кого не оставалось, так и пошли в мокром камуфляже и грязных ботинках по сверкающим чистотой полам отеля Elektra Palace под озадаченными взглядами персонала.

На этаже все сразу разошлись по комнатам, желая как можно скорее оказаться в горячем душе и сухой постели. Зайдя в номер, Феликс сбросил на ходу куртку, стянул с волос золотой зажим и взъерошил влажные пряди, которые, высыхая, свивались в упрямые кольца. Сев на край кровати, мужчина стал расшнуровывать обувь, руки отчего-то едва слушались, а по пальцам правой руки нет-нет да проходила воспоминанием ощутимая дрожь, похожая на удар тока. В кармане брошенной на пол куртки зазвонил телефон. Не вставая с кресла, Феликс дотянулся, схватил куртку за рукав и подтащил к ногам. Вызов был от Марии.

– Доброй ночи, Мария, – произнес он по-гречески.

– Не очень-то она и добрая, Феликс, – тихо ответила женщина. – София умерла. Я пыталась тебе дозвониться, но ты был недоступен.

– На Олимпе связь плохая. – Феликс смотрел на рисунок мраморного пола, словно только заметил, что полы в номере из белого мрамора с розоватыми прожилками. – Я бы хотел с ней проститься.

– Похороны послезавтра.

– Где? Моя помощь нужна?

– Нет, семья всем займется. Пока не знаю где, наверное, утром ее дети скажут.

– Позвони мне.

– Конечно. Пока, Феликс.

– До завтра.

Откинувшись на спинку кресла, он закрыл глаза. В голове гудела такая пустота, какой захочешь – не добьешься, особенно перед сном. Телефон снова ожил. На этот раз аппарат посылал запрос на установление видеосвязи. Феликс нажал на подтверждение, и на экране возникло окошко, в котором виднелись чьи-то усы.

– Подвинься, ну! – донеслось из динамиков воронье карканье. – Не видно ничего!

В окошке пропали усы, и появился круглый птичий глаз.

– Феликс, але! Прием, ты нас слышишь?

– Слышу, – Феликс поднял аппарат повыше. – Как вы дозвонились, да еще с камерой? Кто пострадал, негодяи?

– Никто! – радостно раскаркался Паблито. – Это мы у Дааны! Она все устроила!

– Феликс, они меня замучили! – где-то за кадром проговорил смеющийся женский голос. – Возвращайся скорее, а то без тебя тут никому жизни нет!

– Да! Да! Да! Долго вы еще там? Как расследование продвигается?

– Почти закончили, – мужчина невольно улыбнулся, слушая Паблито. – Как вы? Все в порядке, квартира, город – все цело, все живы?

– Да, все нормально, все живы! А вот ты чего так плохо выглядишь?

– Дай мне тоже поговорить, дай! – послышался крысиный писк. Отдаляясь от камеры, ворон произнес:

– Он грязный весь какой-то, зачуханный! Что они там с ним делают, спроси!

В кадре появился крысиный нос.

– Феликс, дорогой! Ты не заболел? Не попал в неприятности? Замучили тебя греки? С сотрудниками не поссорился?

– Да нет же, – рассмеялся он, – просто только что приехал, мы были на Олимпе.

– О, легендарная гора! Как чудесно!

– Пегаса видел?! – влез ворон.

– Нет, Пегаса не видел. Зато мы нашли пещеру, откуда вынесли тот злополучный трилистник.

– Пещеру? Боже, как таинственно! Рассказывай скорее, рассказывай!

– Потерпите еще пару дней, приеду и все расскажу. Что вам привезти?

– Привези мне, пожалуйста, сыр фету и греческую колбаску, знаешь, такая толстенькая, «луканико» называется.