Застенчивость в квадрате - Сара Хогл

– Господи…

Резко разворачиваюсь, собираясь задать жару виновнику.

– Уэсли!

Тишина.

Упираю руки в боки.

– ЭТО я смотреть не собираюсь! – Тыкаю в кнопку на пультике так быстро, как только могу, а потом включаю «Блондинку в законе». Так-то лучше.

Уэсли выпрыгивает на меня из ниоткуда, скрючив пальцы, как когти.

Я взвизгиваю.

А он смеется, смеется и смеется. Ненавижу его. Очень, очень хочу ненавидеть. Но даже близко не чувствую ничего похожего.

– Ты бы себя видела! – уже воет от смеха он, складываясь пополам.

– Ты закончил? – смерив его самым злобным, какой только в моих силах, взглядом, уточняю я. – Откуда, черт побери, ты взялся?

Он криво усмехается.

– Хочешь узнать?

– Да.

– Ты такая симпатичная, когда злишься. Как в том мультике про утенка, который говорил, что небо падает. Ты видела? Вот кого ты мне напоминаешь, а когда злишься – просто умора!

Как лестно.

– Это был цыпленок! – огрызаюсь я.

Что бы там ни отражалось на моем лице, он уже почти икает от смеха. Уже раздумываю, не принести ли табуретку, с которой и устроить ему разнос, но тут он успокаивается. Уэсли пересекает комнату, прижимает ладонь к обоям и запускает пальцы внутрь. Краешек замаскированной двери поддается, открывая взгляду черный коридор.

– А это откуда взялось? – изумленно вглядываюсь в темноту я.

– Тайный ход.

Но я уже спешу туда. Где-то за спиной Уэсли жалуется, что я поменяла фильм:

– Зачем ты так? Я же старался, такая шутка пропала. Теперь в красном шарике никакого смысла.

– Если я увижу здесь красный шарик, Уэсли Келер, у тебя будут большие неприятности! Ненавижу клоунов.

– Шарик? – Из гостиной доносится звук лопающегося воздушного шарика, ни с чем не спутаешь. – Не видел никаких шариков.

Тайный ход ведет в библиотеку. Решаю преподать Уэсли урок кармы, выключаю свет и забираюсь в большой книжный шкаф, а когда он заходит, вытягиваю руку и хватаю его за лодыжку. Уэсли вскрикивает, разразившись проклятиями, за которые потом еще пять минут извиняется.

Я так смеюсь, что никак не могу подняться с пола.

– Ух, ты еще пожалеешь, – загадочно грозит он, подавая мне руку. – Я знаю все ходы в этом доме.

– И я тоже.

– Об этом, в гостиной, ты не знала.

Звучит как вызов.

– Закрой глаза и считай до десяти, – прищурившись, велю я.

Не только он знает секреты старого особняка. В коридоре висит большая картина в раме, за которой на самом деле кладовка. Не очень большая – Вайолет хранила в ней, если я правильно помню, коньки и теннисные ракетки, но там при желании вполне можно было спрятаться.

– Я слышу, как ты бежишь на второй этаж! – кричит он мне вслед.

– Не подслушивай!

– Ты совсем не умеешь играть в эту игру.

– Потом ты возьмешь свои слова обратно, – обещаю я. Забираюсь в эту нишу в стене, закрываю за собой картину и замираю, стараясь даже дышать как можно тише. Сейчас я гораздо больше, чем когда сидела здесь в последний раз. Приходится опустить голову между коленей, чтобы поместиться.

Не проходит и минуты, как Уэсли открывает раму:

– Ну привет.

– Ты сжульничал!

– Не сжульничал, а переиграл. – Он вгрызается в сахарный пончик с корицей. – Это что, я приготовил? Просто вкуснятина. Какой я, оказывается, специалист по пончикам.

– Я попросила тебя не быть таким милым, и ты тут же подсовываешь мне клоунов-убийц и жульничаешь!

– Твоя очередь. – Он снова закрывает картину в раме, и до меня уже из коридора доносится приглушенное: – Считай до двадцати! До двадцати Миссисипи!

Двадцать Миссисипи-секунд спустя меня тянет в несколько разных направлений, аж голова закружилась, потому что Уэсли включил все телевизоры в доме, какие нашел. По телеканалу FX идет «Джуманджи», и только мне кажется, что я что-то услышала, как табуны несущихся животных отвлекают и направляют по ложному следу. И вершина его злобного гения – объемный звук в художественной студии, от чего зловещий плейлист звучит еще более пугающе.

– Попался! – Уже с десяток раз кричала я, тыкая метлой в шевелящиеся занавески и выпуклости под покрывалом. Ни следа Уэсли.

Пишу ему сообщение: «Я тебя вижу».

Блеф неудачный, и он это знает: «Вообще-то это я тебя вижу».

Волоски на шее встают дыбом.

«Ха. Спорим, ты сейчас озираешься по сторонам», – добавляет он.

«Выходи!» – требую я.

«Не могу. Игра в прятки – в списке желаний Вайолет. Желание № 6».

Подумать только, а я-то сравнивала его с ангелами.

Но теперь мне приходит в голову новая идея. Звоню ему, коварно улыбаясь, и крадусь по коридору, пока, завернув за угол, не замечаю летящий впереди крошечный бело-голубой огонек. Иду за ним – и за шагами, которые приводят меня в другой тайный ход, о котором я понятия не имела. Причем это не просто тайный ход, а тайная лестница в бальную залу внизу. Она скрывалась за тяжелой портьерой с цветочным узором, а я-то думала, что там очередное окно. Больше никакого доверия занавескам.

Я была у него на хвосте всю лестницу, так что спрятаться так быстро он мог только в одном месте.

– Хм-м-м, и кто же это прячется за елочкой? – размышляю я в трубку, когда он отвечает на звонок.

Фыркнув, он выходит и отключает телефон.

– Ты сжульничала.

– Хочешь сказать, перехитрила тебя.

Он усмехается уголком рта.

– Поверить не могу, что здесь столько всяких тайных ходов, – замечаю я, и если отчасти с завистью, то за что ж меня винить.

– Фокус в том, – объясняет он, – чтобы найти полость. – Он стучит по стене. Глухо. Чуть дальше – снова глухой звук. Еще раз, прямо над фреской – и теперь звучание другое, больше похоже, как если стучать в барабан. И я пораженно охаю, когда он, точно фокусник, из ниоткуда показывает мне еще одну нишу. Тут ничего особенно впечатляющего нет, это даже чуланом не назовешь. Внутри колода карт и энергетический напиток из девяностых.

– Ты с самого начала обо всем знал?

Уэсли и отвечать не нужно, с таким-то невыносимо самодовольным видом.

– А почему мне не показал? – возмущаюсь я.

– Мэйбелл, – со всей серьезностью отвечает он, – если делиться всеми секретами, непобедимым чемпионом по пряткам никак не стать.