Кларкенвельские рассказы - Питер Акройд

— Бедный вы, бедный, вот что я скажу, сэр.

— Бедность — это увеличительное стекло, сквозь которое мы смотрим на друзей. — Он обернулся к Клэрис. — Я полюбил плакать. Слезы ручьями текут у меня по щекам. Я — источник всех вод. Когда будут короновать это гнусное насекомое?

— На тринадцатый день месяца. В праздник Святого Эдуарда.

— В праздник благочестивого короля, воздвигнувшего аббатство. В этот день камни разом обвалятся и падут. Земля содрогнется.

— Ежели он враждует с Господом, то…

— Ливень обрушится на алтари. Таково мое пророчество. — Он быстрым шагом прошелся по узилищу. Сквозь узенькое оконце над каменным сиденьем была видна Темза. — Растолкуй мой сон, и я скажу, что ты наперсница Бога. Мне снилось, что один король устроил великий пир. За столом сидели еще три короля, и эти три короля ели одну только овсяную кашу, зато столько, что у них яйца полопались, и из них вышли двадцать четыре быка с мечами да щитами и пошли рубить всех вокруг, так что в живых остались только три белые селедки. Девять дней и девять ночей селедки те истекали кровью и стали похожи на проржавевшие конские подковы. К чему бы этот сон?

Клэрис пришла в замешательство, однако ровным голосом ответила:

— Это выше моего разумения, сэр.

— И моего. — Он по-прежнему ходил взад-вперед, шлепая босыми ногами по каменному полу. — Говорят, что у тебя есть свитки с заклинаниями, что ты — колдунья.

— Неправду говорят. На свитках, которые всегда при мне, — тексты молитв.

Несколько мгновений он пристально смотрел на нее, но лицо монахини оставалось безмятежным, она лишь скромно отвела взгляд.

— Вы стягиваете груди кружевом, мадам?

Она молча осенила себя крестом.

— Ты, однако же, не краснеешь. Твои душа и тело глубже омута, сестра Клэрис.

Они еще немного побеседовали, и Ричард сказал им про священный сосуд.

— А этот лже-король — всего лишь раскрашенный идол. Его помазали на царство, но елей скоро протухнет, вонь пойдет до небес. — Вздохнув, он опять опустился на каменное сиденье. — Радуют душу мою одни только духовные песнопения, они избавляют меня от мук этой жалкой жизни. Спой мне что-нибудь.

Чистым умиротворяющим голосом Клэрис запела:

— Иисусе, смилуйся! Смилуйся, молю Тебя.

Когда они расстались, Ричард негромко напевал молитвенный гимн.

— Смерть его уже стоит на пороге, — шепнула Клэрис Иветте.

Это ее пророчество, как и многие другие, тоже сбылось. Еще она сказала Бриджет, что, если на трон вступает король-нечестивец вроде Болингброка, прочие обязаны поддерживать власть до той поры, пока корону вновь не получит истинный помазанник Божий. Кто эти «прочие», она не уточнила.

— Все, что я ни делала, делалось ради святой Матери-Церкви, — продолжала Клэрис. — Если правители замарали себя перед лицом Господа, значит, королевой должна стать Мария. Мы убедим народ, и он пойдет за нами.

Спустя четыре месяца после их беседы в Тауэре несчастного Ричарда уморили голодом в замке Понтефракт.[118]

Между беседой в Тауэре и коронацией в Вестминстерском аббатстве прошло всего несколько дней, но по городу полетели слухи о многочисленных арестах и заточениях в тюрьмы. Уильяма Эксмью схватили и отправили в изгнание, взяв с него зарок не возвращаться в Англию никогда. Мрачная церемония проходила возле Креста св. Павла: Эксмью стоял босой, в длинной белой рубахе до пят, сжимая в руке большое деревянное распятие. В толпе зевак за происходящим наблюдали Роджер из Уэйра, судебный посыльный Бого и молодой законник Мартин. Со всех сторон слышались издевательские выкрики. Епископский суд предписал Эксмью идти босиком до Дувра, держа перед собою распятие.

Поодаль от Креста среди прочих вельмож стояли сэр Джеффри де Кали и епископ Лондонский. Уильям Эксмью мельком взглянул на них, затем едва заметно кивнул рыцарю. Этого было достаточно. Мир не знал и никогда не узнает про общество «Доминус». Эксмью исполнил свое предназначение. Тут огласили приговор: «Ты, Уильям Эксмью, не смеешь сойти с главной дороги и более одной ночи провести в одном и том же месте. Твой путь лежит в Дувр; там ты обязан пребывать на берегу. Каждый день ты должен заходить в море по колено, покуда не найдется судно, готовое увезти тебя с нашей земли. Прежде чем ступить на палубу, ты обязан возгласить: «Слушайте! Слушайте! Слушайте! В наказание за мерзкое святотатство, мною совершенное, я, Уильям Эксмью, покидаю землю Англии, чтобы более не возвращаться никогда, разве только с высочайшего дозволения английских королей или их наследников, и да поможет мне Бог и все святые».

Все было исполнено в точности. Правда, когда Уильям Эксмью прибыл во Францию, его тайком отвезли в небольшой замок близ Авиньона, где он и доживал свою жизнь под оком бдительной стражи.

В тот самый день, когда Эксмью покинул Лондон, сэр Майлз Вавасур отправился в паломничество, и это совпадение немало удивило горожан. Вдобавок, по Лондону поползли слухи о тайном сборище еретиков, которое было-де обнаружено и разогнано. Они будто бы называли себя «новыми людьми», но больше о них никто ничего не знал.

Сестра Бриджет докладывала Клэрис об этих удивительных событиях, поскольку та, как правило, не выходила из своей кельи в обители Девы Марии. Бриджет спала в изножье ее кровати и молилась вместе с Клэрис. Она безраздельно доверяла кларкенвельской монахине и ни разу даже на миг не усомнилась в святости ее намерений. Но если Клэрис уходила из обители одна, Бриджет теряла покой. Монахиня бывала в отлучке по четыре-пять часов, а возвратившись, ни единым словом не объясняла своего долгого отсутствия. Когда по воле Лондонского епископа она попала в заточение, Бриджет, естественно, опасалась за ее жизнь, но спустя три дня Клэрис вышла на волю, судя по всему, целой и невредимой. Казалось даже, что пережитое потрясение придало ей новых сил — по ее собственным словам, пребывание в темнице несет в себе большое духовное утешение. К тому же ее известность достигла в Лондоне такого размаха, что любые попытки упрятать кларкенвельскую монахиню в каталажку или заткнуть ей рот немедленно вызвали бы бурное недовольство горожан.

Настоятельница Агнес де Мордант оставила попытки приструнить или наказать строптивицу.

— Смотри за своей соседкой в оба, — наставляла она свою помощницу Бриджет, — чтобы она не сбилась на путь соблазна и греха. Случается, неумеренные похвалы околдовывают и портят людей. Вроде злонамеренной ворожбы, поняла, Бриджет? Молю Бога, чтобы сестра Клэрис не прельстилась переменчивой славой.

— Не прельстится, госпожа настоятельница, я уверена.

— Один час холода способен уничтожить плоды семи жарких лет. Колесо судьбы может резко повернуться. То, что еще вчера было цело, внезапно разобьется.