Fila vitae. Нити жизни - Наталья Николаевна Тимошенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ева бросилась в туалет под сочувственный взгляд напарницы. Она не думала о том, что делает, действовала механически. Древний, как сам мир, голос подсказывал ей, как поступать, и она слушалась его, отключив мозг. Открыла окно и выпрыгнула на улицу, даже не почувствовав холода. Что ей холод, когда мир вокруг рушится? Когда с неба падают огромные глыбы льда, готовые погрести под собой все, что так дорого Еве?
И все-таки об одежде стоило позаботиться, чтобы не привлекать внимание. Ева заскочила в ближайший магазин, не меряя, купила первое попавшееся пальто и направилась домой. Заходить, конечно, не стала. Нашла взглядом сидящую на лавочке стайку мальчишек, подошла к ним. За тысячную купюру подростки узнали все, что ей надо, буквально в течение десяти минут.
Значит, Алину нашли. Ева в странный этот день не закрыла дверь в квартиру, любопытная соседка зашла узнать, все ли в порядке, и нашла Алину. Алину увезли в морг, возможно, уже сделали вскрытие. Теперь Алину не вернуть. Все было зря.
И что делать дальше, Ева не знала.
Она не помнила, как дошла до единственного места, где пряталась в детстве: километрах в полутора, среди заросшего парка, стояла маленькая сторожка. Ева не знала, что там было раньше, но по какой-то причине сторожку эту обходили и бомжи, и наркоманы. Все здесь было разрушено, стекла выбиты, крыша давно провалилась, но стены не были исписаны непристойностями, по углам не валялись бутылки и шприцы. Это место имело особую энергетику, привлекательную для Евы, но, должно быть, отпугивающую всех остальных. Ева пряталась в сторожке, когда была еще маленькой, и потом, когда Алины не было рядом. Вот и сейчас вошла внутрь, замечая, что за те годы, что она не была здесь, почти ничего не изменилось.
Упала на колени, закрыла лицо руками и зарыдала так, как рыдала тогда, когда нашла Алину на кровати. Тогда она думала, что все кончено, но затем нашла выход. Сейчас же все было кончено бесповоротно.
Знакомое уже зловонное дыхание опалило правую щеку.
– Убирайся! – прошипела Ева, не отрывая рук от лица и продолжая раскачиваться вперед-назад. – Убирайся, ты мне больше не нужна! Все было слишком долго, мы не успели, уходи!
– Нет, – послышался голос у самого уха, впервые заставив Еву поежиться от страха. – Мы так не договаривались.
– Не имеет значения, о чем мы договаривались. Больше это уже не важно.
Голос рассмеялся, и Ева почувствовала, как приподнялись волоски на теле.
С самого детства она слышала чужие голоса. Они звучали не у нее в голове, а рядом, потому она не считала себя сумасшедшей, пусть даже их не слышали другие. Но впервые Ева боялась этих голосов. Точнее, одного. Того самого, что лично позвала, того, которому разрешила остаться и кто незримой тенью стоял за ее плечом почти четыре недели.
– Ошибаешься, – прошептал голос в самое ухо. – Ты мне должна еще одну жизнь. Ту, что мы уже пометили. После этого я уйду. Но одну жизнь ты мне должна. И я заберу либо ее, либо твою. Выбирай.
Ева замерла, будто пригвожденная к полу этим голосом. Даже если бы у нее были силы, она не могла бы ему противостоять, ведь он намного сильнее ее. А теперь сил у нее нет. И даже без Алины она не может отдать свою жизнь. А значит, придется отдать другую. Жизнь той, на чьем теле уже появилась метка.
* * *
– Как ты мог ее упустить? Там же обе двери видно! В телефон залипал, что ли? Или спал? – возмущалась телефонная трубка голосом Ивана Сидорова, и Олег поморщился.
– Не отчитывай, не мальчик, – мрачно буркнул он. – Через окно в туалете она вылезла, как наших увидела.
Он и сам корил себя, обзывал последними словами, только толку теперь?
Наблюдать за клиникой репродуктивного здоровья, где трудилась Ева Сармацкая, оказалось проще простого. Парковка для сотрудников и клиентов находилась аккурат напротив запасного выхода из здания, и если поставить машину удачно, то просматривался и главный вход. И машина, стоящая на парковке целый день, внимания не привлекала: куча здесь таких машин. Олег специально обошел здание по кругу, убедился, что других входов и выходов нет, если Ева выйдет, он ее обязательно увидит.
Когда приехали коллеги, он не стал показываться им на глаза. Терпеливо ждал в машине, но, когда те вышли, растерянные, не выдержал и рванул к ним. Оказалось, девчонка сбежала. Ее напарница сказала, что Ева в столовой, но на самом деле она была в туалете. А услышав про полицию, сбежала через окно в нем. Напарница выглядела растерянной и напуганной, так что вариант, при котором она специально предупредила коллегу, отмели. Окно туалета выходило в другую сторону от парковки, поэтому, куда Ева направилась, теперь уже никто не знал.
– Что делать будем? – поинтересовался Иван.
– В розыск объявлять, – вздохнул Олег. – Стандартно. Если, конечно, у вас в вашей конторе нет того, кто поводит руками над фотографией и скажет, где она прячется.
Иван хохотнул:
– Объявляйте в розыск. Шаманов не держим.
Однако спустя несколько часов Иван снова ему позвонил, и на этот раз голос у него был совсем другим: напряженным, даже настороженным.
– Ты где? – коротко спросил он.
– На работе.
– Я сейчас приеду.
Олег как раз собирался уходить, поэтому дожидался Ивана на улице. Можно было, конечно, посидеть в теплом кабинете, но ему давно хотелось подышать воздухом и выкурить пару сигарет, а делать это в кабинете рядом с некурящими коллегами казалось неприличным.
Иван приехал довольно быстро, но Олег все равно немного замерз, поэтому с удовольствием скользнул в салон большого внедорожника, пахнущий новой кожей и лимонной отдушкой.
– Я тут нарыл кое-что, – сказал Иван, выезжая с парковки обратно на дорогу. – Скажи мне, ты знаешь, что такое ырка?
– Ырка? – повторил Олег незнакомое слово. – Ирку знаю, дырку знаю, про ырку не слышал.
– В славянской мифологии это существо, в которое превратился тот, кто совершил суицид. Ырки выглядели как злобное худое нечто с горящими глазами, которое подстерегало заночевавших в поле путников и выпивало из них жизнь.
– И что? – все еще не понимал Олег.
– На самом деле существ с таким описанием хватает в каждой мифологии, – начал Иван, – я просто тебе про ырку сказал, думал, может про наших ты