Год в Ботсване - Уилл Рэндалл

Помывшись и побрившись, я завернулся в полотенце и прошелся по дому, собирая различные предметы грязной одежды с намерением замочить их в ванне — пусть отойдут от пота и грязи последних двух дней.

Когда все предметы туалета, за исключением одного коварного носка, были собраны вместе, я свалил кучу в ванну и принялся шарить вокруг в поисках стирального порошка. По прошествии десяти минут (за это время я успел выпить несколько стаканов воды, съесть пакетик провяленного мяса и бутерброд с сыром, провести манипуляции с расческой и предаться размышлениям о своей прическе — а ведь раньше у меня наличествовала челка) я таки обнаружил искомое и вернулся в маленькую ванную. Словно рассудительный повар я зачерпнул порошок и рассеял его по притопленной одежде, а затем опустился на колени, дабы помешать этот приготовленный мною суп.

Но стоило мне лишь склониться над водой, как ее поверхность неистово забурлила — брызги разлетались по стенам, в открытое окно и по всему полу. Я в изумлении отпрянул. У меня мелькнула мысль, что ванна неким чудесным образом обзавелась опцией стиральной машины и как хорошо, что этого не произошло в тот момент, когда в ней находился я. Но прежде чем я успел развить дальше свои нелепые предположения, над водой вознесся огромный чешуйчатый зеленый хвост и затем могучим шлепком врезал по поверхности, окатив меня с ног до головы. С погружением хвоста поднялась передняя половина, и, словно тварь из фильма ужасов, через край ванны перевалились и заскользили по кафелю у моих сведенных ужасом ног все шесть футов доисторического кожистого туловища гигантского варана. Серией бесплодных зигзагообразных движений отступательного характера я отчаянно попытался ретироваться. Зверюга, в свою очередь, также была озабочена единственно собственным спасением. Не в состоянии добраться до окна — через которое она, несомненно, и проникла внутрь, привлеченная запахом прохладной свежей воды, — тварь рванула через дверь в гостиную. Оттуда до свободы было рукой — или лапой — подать. Увы, осуществляя побег, варан весьма сметливо замаскировался, облачившись в одну из моих любимых футболок, и теперь своим обликом смахивал на, в разумных пределах, близкого родственника мистера Тоуда из Тоудхолла[70] в одеянии прачки.

Я живо бросился через порог, дабы спасти футболку, хотя подобное поведение совершенно не в моем характере. Бесповоротно упустив вожделенную цель, за свои старания я был вознагражден резким шлепком по переносице на удивление мускулистого и жесткого хвоста чудовища. Провожая взглядом скошенных глаз капли крови, стекающие с верхней губы по подбородку, я поздравил себя с тем, что мне не случилось познакомиться с его острыми когтями. Варан все еще совершал свой великий побег, однако желание преследовать его у меня отпало, и я лишь вышел через остекленную дверь, чтобы увидеть, как эта огромная ящерица, теперь рекламирующая особенно мерзкую мексиканскую текилу, протискивается под оградой и мчится на своих кривых лапках к реке. Через несколько мгновений до меня дошло, что в ходе нашей титанической битвы я потерял полотенце. И вот я стоял там, тяжело дыша и истекая кровью, в чем мать родила (довольно успешно), и как дурак смеялся над пробегавшим мимо слегка возмущенным семейством бородавочников.

Где-то через час кусочек туалетной бумаги, прилепленный к моему носу, и мой же расплывшийся синяк под глазом вызвали неподдельный интерес в доме Кебалакиле. Честно говоря, я испытывал немалое искушение преподнести хозяевам байку о бандитах или, по крайней мере, о схватке с представителем семейства кошачьих покрупнее, но в конце концов ограничился старой излюбленной отговоркой:

— А, не смотрел, куда иду, вот и треснулся о дверь.

Так глупо.

— Ее, rre! — выдохнуло собрание, прибегнув к этому превосходному сетсванскому выражению понимания и сочувствия. Кажется, они поверили мне. Собрание в тот жаркий понедельник было представлено кучкой детей, ммэ Кебалакиле, несколькими любопытствующими ближайшими соседями и чьей-то бабушкой. Ррэ Кебалакиле отправился на осмотр в больницу, но со здоровьем у него неплохо, спасибо.

И была, конечно же, кузина Пинки. Она получила такое прозвище еще в раннем возрасте и по вполне очевидной причине: она одевалась исключительно и полностью в розовое[71]. Розовые носки, розовый лак на ногтях, розовая тушь, розовая лента в волосах, розовая сумка, а также розовые туфли, облегающие шорты и топик. И это вправду приводило в замешательство, даже как-то запутывало. Пинки, между прочим, более всех горела желанием приложить холодный компресс к моему глазу и свое горячее тело к моей груди.

— По крайней мере, она не называла тебя мистер Манго, а? — рассмеялся Крис-летчик, когда я рассказал ему о званом чае.

— Нет, но она упорно называла меня Уилли и каждый раз при этом по-идиотски хихикала.

Было очень приятно посидеть в семейной обстановке, вот так, отстранясь от школьных хлопот и суеты, и, несмотря на то печальное обстоятельство, что ррэ Кебалакиле был тяжело болен, я ясно почувствовал, что разговор наш основывается на дружбе и общей цели. Печенье ммэ Кебалакиле оказалось отменным.

Мало мне перепало сюрпризов в буше под Пандаматенгой — так нет же, по возвращении в школу на следующий день меня поджидал еще один — хотя, быть может, и не такой тревожный. Перед детьми на утренней линейке Грэхем вел себя как обычно, самоуверенно и весело. Он отпустил шутливое замечание: дескать, ему приятно увидеть, что первый класс вернулся из поездки в Пандаматенгу целым и невредимым, и только на перемене мне открылось, что в действительности директор лишь храбрился. Мы с ним из-под хрупких листьев джакаранды наблюдали за мальчиками, пинавшими мяч во всех направлениях, и тогда-то Грэхем и сбросил свою бомбу.

— Знаешь, Уилл, боюсь, у меня несколько тревожная новость.

Тревога директора читалась на его открытом лице.

— Судя по всему, Джейни вот-вот родит, и, честно говоря, мы опасаемся, что могут возникнуть осложнения. Боюсь, что придется делать кесарево сечение. Проблема в том, что, кажется, никто толком не знает, когда надо приступать к операции — завтра ли, послезавтра или через неделю. Я не буду от тебя скрывать: мне действительно нужно быть там как можно скорее. Уилл, полагаю, ты должен знать, что я решил уехать в Кейптаун в четверг, когда начинаются короткие каникулы. Поверь, мне правда очень неловко. Так не хочется оставлять ни учителей, ни детей в тяжелом положении. И… — Здесь его вид и вовсе стал мученическим. — Знаешь, мы так хорошо проводили здесь время, и мы любим Ботсвану, но сейчас нам надо определиться с приоритетами.

— Ох, да, уверен, что абсолютно все тебя поймут.

Тебе действительно нужно ехать. И как можно скорее.

А когда ты вернешься? — спросил я.

— Боюсь, я не совсем ясно выразился. Вероятно, я буду отсутствовать всю вторую половину четверти, потому что, даже если осложнений и не будет, я все еще буду там нужен Джейни. Наверное, это судьба.