Покоритель орнамента - Максим Гуреев

Она наблюдает за происходящим с собой со стороны.

Я наблюдаю за ней со стороны и вмещаю в нее все события и страдания, описанные в этом тексте.

Почему я это делаю?

Потому что эти восемнадцать лет мы прожили вместе.

Вот ее, полностью парализованную, раздевают медсестры, заворачивают в белую простыню и укладывают на носилки. Затем эти носилки через тенистую абрикосовую аллею грязелечебницы выносят во двор, где ставят на специальный деревянный помост, огороженный фанерной ширмой.

Здесь медсестры снимают с нее простыню и перекладывают в чугунную ванну, доверху заполненную лечебной грязью. Погружают ее в это резко пахнущее водорослями, торфом и речным илом, вперемешку с дохлой рыбой, месиво.

Она хочет закричать от страха, потому что ей кажется, что таким образом ее хотят замуровать, превратить в огромный безразмерный кусок речной глины.

Кусок пирога, на котором еще можно разобрать оттиснутые слова из Екклесиаста: «Сердце мудрых – в доме плача, а сердце глупых – в доме веселия».

Она даже открывает рот, но тут же одна из медсестер, с лицом, напоминающим густо натертую сливочным маслом лепешку, бросает на ее лицо лепешку же лечебной грязи со дна солончака Сасык, что тянется вдоль железнодорожного полотна на перегоне от станции Саки до станции Евпатория. И все мгновенно меркнет, погружается в темноту, из самой глубины которой доносится только булькающий звук серо водородного источника, исходящего перламутровыми пузырями.

Она открыла глаза и увидела, что лежит, завернувшись с головой в одеяло, а за окном уже давно наступил день.

Встала.

Вышла из купе, прошла по раскачивающемуся коридору, зашла в туалет и закрыла за собой дверь.

Наклонилась над рукомойником.

Пустила воду, чтобы не слышать, как сейчас в очередной раз будет клясться себе, что больше никогда не станет принимать снотворное, потому что лучше изнемогать от полуобморока-полуяви, чем быть утопленной во время процедуры в чугунной ванне грязелечебницы. А ведь это и есть выбор, который ошибочно считают проявлением полной свободы. Почему ошибочно? Да потому что смятение и раздвоенность уже есть реализация несвободы, которая проявляется в прерывистости и преждевременности, в мерцающих смыслах на грани здравого рассудка, а в конечном итоге приводит к сумеречному помрачению сознания, к лимбу.

Она прекрасно помнила, как, еще учась в университете, спускалась в читальный зал, заполняла требование-формуляр, куда вносила свою фамилию, имя и отчество, затем следовало название книги, автор и самое главное – шифр, состоявший из непонятной непосвященному комбинации цифр и букв.

Казалось, что внутренне она сопротивлялась предстоящему чтению букв-букв, но ничего уже нельзя было изменить.

И вот книгу приносили. Она садилась за стол, включала лампу, читала вслух: La Divina Commedia Dante Alighieri.

В переводе с латыни limbus обозначает край, рубеж, место пребывания не попавших в рай душ, не являющееся при этом ни адом, ни чистилищем. Впрочем, в «Божественной комедии» Данте определил лимб как первый круг ада, где вместе с некрещеными младенцами пребывают добродетельные нехристиане. Именно сюда на лифте и спускался Спаситель, дабы ободрить страдальцев, сделавших свой выбор, но при этом осознавших его ошибочность.

Потом лифт, конечно, вновь уходил в небеса, и его приходилось долго ждать в насквозь продуваемом парадном. Опять же довольно часто в лифте западали кнопки второго и пятого этажей. Она знала об этом и поэтому, чтобы не терять времени, спускалась по лестнице пешком. Выходила на улицу, и в лицо ей тотчас же ударял ледяной ветер конца декабря.

На какое-то очень короткое время становилось легче, и нужно было успеть поймать машину, пока в голове снова не начнет орать телевизор: новости, прогноз погоды, реклама, репортаж с места событий, сериал, трансляция финала чемпионата мира по хоккею, снова реклама, праздничный концерт в телестудии Останкино, еще один выпуск новостей, документальный фильм.

И уже потом, когда ехала по ночному городу и смотрела в окно такси, то была абсолютно уверена в том, что все-таки смотрит этот самый орущий телевизор. Например, телеканал «Культура» смотрит, по которому показывали документальный фильм про художника Врубеля, из него она узнавала, что в 1904–1905 годах Михаил Александрович содержался в клинике для душевнобольных доктора Усольцева, что располагалась в Петровском парке, то есть как раз рядом с тем местом, где она жила в Москве. На Соколе.

Останавливались.

Она с трудом выбиралась из машины на пронизывающий ветер и чувствовала, что не может дышать. Дрожала всем телом, задыхалась, судорожно открывала рот, а из глаз ее катились слезы, которые, впрочем, тут же и замерзали на щеках. Подходила к воротам больницы, дергала ручку сваренной из металлических лоскутов калитки, спрятанной в глубине низкого каменного алькова, слышала доносившийся из привратницкой звук включенного телевизора, стучала, изо всех сил дергала ручку еще раз, но калитка была заперта изнутри.

А сводчатый-то потолок алькова напоминанием склепа лежал на самой ее голове, усиливая тем самым ор болельщиков и осипший от постоянного крика голос телекомментатора – в финале чемпионата мира по хоккею наши проигрывали чехам со счетом 2:3.

Перебои с электричеством, переключение тумблеров, гудение трансформаторной будки, падение напряжения в сети и как следствие – остановка работы счетчика.

Считала до десяти, успокаивала себя таким образом, говорила, что сейчас все должно пройти, а если не пройдет, то она будет вынуждена принять снотворное.

И это уже звучало как угроза.

Угроза самой себе в первую очередь, потому что данное перед рукомойником слово никогда больше не использовать нитразепам в качестве успокаивающего будет нарушено, и она, соответственно, обманет себя еще раз.

По мысли Святых Отцов церкви, обман есть добровольное отдание своих самых сокровенных помыслов началозлобному искусителю, который, как известно, таится в мелочах, в частностях, в неприметных на первый взгляд деталях ор намента, в кущах, и оттого кажется привлекательным и абсолютно нестрашным. Изначальная человеческая греховность и несовершенство, умозрительное собеседование с демонами приводят к желанию бросить начатое, потому как новые образы, новый орнамент неизбежно вытесняют старые, кажутся более яркими, более правдивыми. Впрочем, новое понимание истины тоже оказывается недолговечным, а иллюзия вечного поиска, вечной неуспокоенности приводит в результате к лимбу, к помрачению рассудка, к ужасному в своей сути осознанию того, что покорить орнамент невозможно в принципе.

Действительно, как можно постичь то, что возникает ниоткуда и уходит в никуда? Таким образом, вопрос опытного постижения уступает место уверению или сердечной чистоте, о которой сказано, что она возвещает блаженство.

Финальный свисток рефери возвестил, что наши все-таки проиграли чехам и заняли второе место.