Билли Саммерс - Стивен Кинг

– Плохие люди, вот кто, – произносит Билли вслух.

Потом он заходит на сайт местной газеты. Крупный заголовок – УБИЙСТВО У ЗДАНИЯ СУДА! – наверняка выглядит крупнее и эффектнее в печатном виде, чем на экране айфона. В статье нет ничего нового, однако заглавное фото прекрасно объясняет, почему шерифа Викери не было на вчерашней пресс-конференции, которую давала шеф Конли. Нелепая ковбойская шляпа лежит на ступенях здания суда, а самого шерифа поблизости нет. Шериф Викери дал деру. Шериф Викери сбежал, роняя тапки. Одна эта фотография стоит тысячи слов. Если бы он появился на той пресс-конференции, его прилюдно покрыли бы позором.

Что ж, удачи на предстоящих выборах, шериф, думает Билли.

Он поднимается на второй этаж, чтобы поухаживать за Дафной и Уолтером, и вдруг замирает с пульверизатором в руках. Да в своем ли он уме? Его попросили полить их, а не утопить. Билли заглядывает в холодильник Дженсенов и ничего хорошего там не находит, зато на кухонном столе лежит открытая упаковка английских маффинов. Внутри остался один, и Билли подогревает его в тостере, уверяя себя, что иначе он заплесневеет. Здесь обычные окна, и он садится на солнышке: жует маффин и размышляет о том, о чем прежде старался не думать. Об истории Бенджи, конечно. Основное дело сделано, и других у него нет. Но ведь теперь придется писать про службу в морской пехоте, а это много, начиная с автобуса на Пэррис-Айленд… это очень много.

Билли моет тарелку, вытирает, убирает обратно в шкаф и спускается к себе. Выглядывает в окно-перископ и видит привычную картину – то есть ничего особенного. Брюки, в которых он был вчера, валяются на полу в спальне. Он подбирает их и ощупывает карманы, отчасти даже надеясь, что потерял флешку где-нибудь по дороге. Но флешка на месте, а там же и ключи – один из них от «форда» Далтона Смита, что ждет его на другом конце города. Ждет, когда Билли решит: вот теперь можно ехать. Когда все уляжется, так обычно говорят в фильмах про запоротое последнее дело.

Флешка как будто потяжелела. Глядя на нее – невероятное устройство для хранения данных, которое тридцать лет назад казалось чем-то из разряда научной фантастики, – Билли дивится сразу двум вещам. Во-первых, тому, что на флешку уже записано огромное количество слов. Во-вторых, тому, что слов может стать больше. Вдвое больше. В четыре раза больше. В десять или в двадцать.

Билли открывает свой чудом уцелевший ноутбук (для него это почти то же самое, что изгвазданная пинетка, только стоит дороже) и включает его. Вводит пароль, вставляет флешку и перетаскивает единственный файл на рабочий стол. Смотрит на первую строчку – «Однажды мамин хахаль вернулся домой с поломанной рукой», – и его охватывает отчаяние. Билли уверен, что получилось хорошо, но то, что сначала казалось легкотней, сейчас кажется сложным делом, ведь теперь он просто обязан держать марку. И не факт, что у него получится.

Он подходит к окну-перископу и вновь смотрит на пустоту, гадая, не сделал ли только что открытие – почему молодые писатели часто не могут закончить начатое. Он вспоминает «Что они несли с собой» Тима О’Брайена, одну из лучших книг о войне в истории литературы, если не лучшую. Писательство – тоже своего рода война, только автор ведет ее с самим собой. История – это его снаряжение, к которому постоянно что-то добавляется. И с каждым днем оно тяжелеет.

Сколько в мире незаконченных книг – мемуаров, стихов, романов, верных способов похудеть или разбогатеть. Они лежат у людей в столах, потому что стали слишком тяжелы – неподъемны. С собой не поносишь.

Когда-нибудь непременно сяду за книгу, говорят себе эти писатели. Займусь ею на пенсии. Или когда дети подрастут.

Неужели и Билли ждет та же участь? Неужели история станет для него неподъемной, рискни он написать про автобус до Пэррис-Айленда, про стрижку «под банку»[27] или про то, как сержант Аппингтон впервые спросил его: Хочешь пососать мой член, Саммерс? Хочешь? А то с виду ты членосос.

Спросил.

О нет, он не спрашивал, думает Билли. Или вопрос был риторический. Он орал мне в лицо, приблизившись почти вплотную: его нос в дюйме от моего носа, теплая слюна брызжет мне на губы. А я ответил: Никак нет, сэр, не хочу. И тогда он завопил: То есть мой хрен недостаточно хорош для тебя, рядовой Саммерс, потрох ты сучий, жалкое подобие новобранца?!

Как ясно все встает перед глазами… Сможет ли он это записать, пусть и от лица Бенджи Компсона?

Нет. Не сможет. Билли задергивает занавеску и вновь садится за ноутбук, чтобы выключить его и весь день смотреть телевизор: шоу и викторины «Эллен Дедженерес», «Суд идет», «Келли и Райан», «Верная цена». Потом обед, дневной сон и несколько мыльных опер. На закуску – «Судья Джон Ло», который орет, что не пальцем делан, и машет молотком, как рэпер Кулио в старых музыкальных клипах. Только Билли собирается вырубить компьютер, как в голову приходит одна мысль. Будто кто-то нашептал ее на ухо.

Ты свободен. Ты можешь делать все, что угодно.

Свободен не в прямом смысле слова, конечно. Придется торчать здесь по крайней мере до тех пор, пока полиция не свернет блокпосты (а для верности выждать еще несколько дней). Зато Билли свободен в творческом плане – может писать что угодно. И как угодно. Никто, черт подери, не дышит тебе в спину и не заглядывает через плечо. Можешь больше не притворяться дебилом, который сочиняет историю дебила. Можешь писать от лица умного человека, который пишет про себя в юности (а Бенджи, если Билли решит и дальше писать от его имени, еще юн), наивного и необразованного, но отнюдь не дурака.

Хватит с меня Фолкнера, думает Билли. Можно писать «вобщем» вместо «в общем», «видимо» вместо «видать», «их» вместо «ихний». Можно даже оформлять прямую речь по всем правилам, если захочется.

Раз Билли пишет для себя, он может рассказывать только то, что считает важным, и пропускать остальное. Он не обязан писать про стрижку «под банку», хотя и может. Не обязан вспоминать орущего ему в лицо Аппингтона – хотя может. Не обязан вспоминать паренька – Хаггерти или Хаверти, Билли толком не помнит его фамилию, – у которого случился сердечный приступ и его унесли в медсанчасть. Сержант Аппингтон потом сказал, что он оклемался. Кто его знает, как оно было на самом деле.

Билли с удивлением обнаруживает, что отчаяние сменилось каким-то упрямым рвением. Даже высокомерием. Ну и ладно. Он будет писать что вздумается. Будет, потому что может.

А начнет с того, что нажмет «Заменить» и исправит Бенджи на Билли, а Компсона на Саммерса.