Шестой грех. Меня зовут Джейн - Анна Данилова

— Спасибо, Виктор Сергеевич. Думаю, что нам нужно будет попробовать гипноз, может, она и вспомнит, что с ней произошло.

— Хорошо, я все понял. Сегодня вечером приеду, чтобы забрать кровь на анализы, постараюсь провести некоторое более глубокое обследование, привезу, как я уже сказал, лекарства, а завтра утром, если получится, мы организуем сеанс гипноза.

— Спасибо вам, Виктор Сергеевич. — Лиза сердечно поблагодарила своего доктора и пожала ему руку. — Родина вас не забудет.

После ухода доктора Валентина вдруг вспомнила о каком-то неотложном деле и ушла, а Лиза и Глафира устремились в комнату к Джейн.

Она лежала на кровати, глаза ее были заплаканы. Растрепанные волосы разметались по подушке.

— I want home, — прошептала она и, спрятав в ладонях лицо, разрыдалась.

N-ск, 2005 г., Нина Цилевич

— Да, папа, я все понимаю. Надо жить, как все. И мне на самом деле пора выходить замуж. Я знаю, что Андрей всегда нравился тебе, что в нашем городке он, пожалуй, единственный человек, которого можно было бы назвать надежным, порядочным, интеллигентным и даже красивым. Но если бы ты только знал, как же мне трудно сделать этот шаг. Я понятия не имею, что такое замужество. Я никак не могу взять в толк, почему молодой мужчина, неглупый вроде бы, должен переехать ко мне домой, со своим чемоданом, в который его мама уложит его трусы и носки, рубашки и штаны. Почему я должна буду готовить ему гренки и кофе на завтрак, щи — на обед и пироги с капустой — по воскресеньям. За что мне такое наказание — стирать для него грязное белье. Гладить те же рубашки. Мыть ему спину, если попросит. Ставить горчичники. Я не люблю его и вообще не знаю, что такое любовь. Для меня Андрей Щекин — просто приятный молодой человек, преподаватель музыкальной школы в нашем городе, которого обожают дети. Это все. Я каждый день должна буду будить его, видеть его заспанное лицо, растрепанные волосы, видеть, как он будет бриться, чистить зубы, мыться, одеваться. Должна буду докладывать ему, чем мне придется заниматься в течение дня, отчитываться, на что я буду тратить деньги (заработанные, кстати говоря, мной же), и объяснять, насколько целесообразны мои покупки. Я должна буду подстраиваться под его ритм жизни, его привычки, угождать ему, ухаживать за ним, когда он ест, мыть за ним посуду, выслушивать его рассказы о том, как прошел день в его музыкальной школе, а вечером еще делать вид, что мне доставляет удовольствие его игра на фортепьяно. Если же он захочет поиграть мне что-нибудь из собственного сочинения, я должна буду, закатив глаза, охать от восторга в то время, как хочется сказать, что все, что он сочинил, — кошачья муть, чепуха, переигрывание классики… Ну почему я должна так жить? И почему так живут все, кого я знаю? И что такого особенного в этих мужчинах, что мы должны им служить и быть кроткими?! Ты извини меня, папа, но я не упомянула и еще об одной обязанности, которую мне придется выполнять, — это спать со Щекиным. Раздеваться перед ним, ложиться, отдаваться… Да с какой это стати? И почему бы не сделать все в точности до наоборот? Почему бы мне не переехать к нему в квартиру? И чтобы мамаша его потеснилась. И чтобы это Андрюша мне чулочки-сорочки стирал и кружавчики разглаживал. И чтобы омлеты на завтрак готовил с какао, и котлетки бараньи на обед, и макароны с мидиями на ужин? И чтобы…

Нина Цилевич замерла, прислушалась. Кажется, хлопнула входная дверь. В подъезде. В вонючем, пропахшем кошками и сыростью подъезде.

Она снова посмотрела на портрет отца, которого схоронила в прошлом году, и тяжело вздохнула.

— Тебе-то хорошо, — прошептала она, всхлипывая, — ты маму любил, и до последней минуты ухаживал за ней, все стирал и гладил, и утку за ней выносил. Любил, понимаешь? А я как буду с Щекиным жить? Как? И зачем ты только мне сказал, чтобы я выходила за него замуж. Я же его не люблю, не люблю! Понимаю, что некрасивая, что с таким рылом можно вообще одной остаться. Но что делать-то? У меня пока нет сил все бросить и уехать отсюда, оторваться от этого города, от тебя… Если я уеду, то как буду навещать? Разве ты простишь мне, если я перестану приходить к тебе на кладбище? Папа, ну подай хотя бы знак!

Борис Цилевич, отец Нины, смотрел с портрета как-то отстраненно, словно даже портрет изменился и транслировал изображение покойника откуда-то оттуда, с другой стороны жизни. При жизни, подумала Нина, отец никогда не смотрел вот так странно, словно насквозь и одновременно мимо. И морщинка разгладилась на лбу. И губы словно дрогнули в улыбке, мол, сама решай, Ниночка, как тебе поступить: выходить замуж за Щекина или нет. Варить ему щи или нет.

В дверь позвонили. Нина вздрогнула, хотя и понимала, что и дверью хлопнул Щекин, и по лестнице поднимался тоже он, и на пороге топчется, репетируя речь кандидата в мужья, он же.

Она подошла к зеркалу, взглянула на свое отражение. Брюнетка. Короткая стрижка. Бледное лицо. Тонкие губы. Серые невыразительные глаза. И это при том, что у отца была яркая внешность, огромные темные глаза, крупный нос, полные губы. А мама так и вовсе была красоткой — длинные зеленые глаза, пышные светлые кудри. И что в результате их любви получилось? Точнее, получилась? Невзрачная девочка с мелкими чертами лица, да еще к тому же наделенная ворохом комплексов. И на что ей рассчитывать? На принца? На сынка какого-нибудь богатенького бизнесмена? Даже сочетание этих слов вызывало в ней отвращение. Сынок, а не сын. Богатенький, а не богатый. Бизнесмен, а не миллионер. И чего ради так уж сильно истерить по поводу своей неустроенной жизни и невозможности стать членом одной из местных, более-менее состоятельных семей, когда все равно все вокруг так серенько, убого и скучно? Пусть уж лучше будет Андрюша Щекин, милый, спокойный и влюбленный по уши молодой человек. С приятными манерами. Пианист какой-никакой. Она согласится стать его женой, постарается не сильно пугать его своими претензиями и придирками. Будет такой поначалу, какой он хочет ее видеть. А там — видно будет. Надо уже начинать жить по-другому. Сколько можно прозябать одной, без семьи, без детей. Может, рождение ребенка изменит ее жизнь к лучшему, может, она почувствует вкус к тому, что прежде вызывало в ней презрение? Дети… Еще недавно она старалась вообще не задумываться о них, но прошло время, и возраст, возможно, дал о себе знать, и в ней начали пробиваться ростки материнства? Если миллионы женщин страстно хотят детей и потом, родив их, забывают о своих мужьях, стало быть, материнство не так уж и плохо, и эти новые, пока еще неизведанные ею чувства наполнят жизнь новым смыслом?

Нина провела щеткой по гладким густым блестящим волосам и, услышав второй уже звонок в дверь, пошла открывать.

Андрей Щекин, высокий худощавый молодой человек в костюме, белой рубашке и с букетом розовых роз в руках, вызвал в Нине умиление. Она уже знала, что сегодня он сделает ей предложение.

— Проходи, не стесняйся. — Она схватила его за руку и с силой втянула в прихожую. — Ну? Откуда цветы? По какому поводу?

— Сейчас… — покраснел Андрей, аккуратно укладывая букет на столик и снимая черные начищенные туфли. — Сейчас…