День рождения мертвецов - Стюарт Макбрайд

— Значит, это был не он.

— Еще один мой выдающийся провал. — Генри сгорбился. — Я составил уточненный психологический портрет, и он идеально совпал, вплоть до желания работать с детьми.

— Скауты?

— Младшая футбольная лига. После его смерти мы вскрыли его компьютер — он был под завязку забит голыми мальчиками. Совсем не наш Мальчик-день-рождения.

Я слил воду от спагетти в раковину, отчего по кухне заклубилось громадное облако пара.

— Только у тебя «поймать педофила» звучит как нечто нехорошее.

— Мы ведь не поймали его, да? Мы думали, что он был кем-то другим, а он убил себя до того, как мы узнали о его коллекции фотографий. Возможно, он был частью цепочки, а мы упустили шанс сделать что-нибудь.

— Иди-ка покричи доктору Макдональд. Если она закончила блевать, то у нас время ланча.

Генри уставился на свои руки:

— Эш, надо рассказать ей о Ребекке. Я серьезно говорю.

Я опрокинул спагетти в сковородку, покрутил их в соусе:

— Нет.

— Нельзя ждать от нее точного психологического портрета, когда она не обладает всей информацией, и ты это знаешь. Она делает предположения на основании того, что у нее имеется, и это не будет…

— Тогда направь ее в нужном направлении. Толкай ее. Веди ее. Заставь ее сделать все так, как надо. — Кастрюля со стуком отправилась обратно на плиту. — Если я скажу ей, она скажет Дики, и меня пинком под зад выкинут из расследования. Отпуск по семейным обстоятельствам и работа с психоаналитиком Буду вынужден сидеть дома и наблюдать, как они терпят неудачу за неудачей, а Мальчик-день-рождения продолжает заниматься своими делами.

— Возможно, поработать с психоаналитиком было бы не так уж и…

— Я ей не скажу, Генри, и ты ей не скажешь. Понятно? — Выключил газ. — А теперь иди забери ее, пока она все там не разрушила.

Перед гостиничным окном мягко падал снег и ярко сверкал, пролетая мимо уличных фонарей. Покрытая вмятинами «вольво-истейт» Генри стояла у обочины. На боку большими буквами выцарапано слово «ДЕБИЛ», двигатель работает, газ из выхлопной трубы почти не виден в темноте. Я завернул сигарную коробку Ребекки в две футболки и в тот уродливый свитер, который подарила мне теща, и обложил ее носками, трусами и джинсами. Чтобы с ней ничего не случилось. Потом прошел в ванную — собрать туалетные принадлежности.

Зазвонил мобильник. Его звук эхом отозвался в холодных кафельных плитках. Снова Дики.

Я зажал телефон между ухом и плечом:

— Хочешь, угадаю — она не берет телефон.

Собрал свои вещи — зубную щетку с зубной пастой, бритву, пену для бритья…

— Иногда лучше говорить с обезьяной, чем с шарманщиком.

— Нахальный ублюдок!

Таблетки, таблетки, не забыть таблетки…

— Владелец книжного магазина признался.

Я замер. Уставился в зеркало. В ушах запульсировала кровь. Столько времени прошло…

— Он — Мальчик-день-рождения?

— Нет, не он. Мне не могло так чертовски повезти. Но зато у него есть цел а я коллекция откровенного видео, где он совершает развратные действия в отношении Хелен Макмиллан. Где ей всего двенадцать… — Дики произвел губами какой-то резиново-хлюпающий звук, как будто кто-то стравливал воздух под водой. — По всей видимости, они заключили между собой соглашение — она делает все, что он хочет, на камеру, а он платит ей первыми изданиями с автографами. Сказала ему, что продаст эти книги, когда ей исполнится восемнадцать, — это позволит ей оплачивать учебу в Эдинбургском университете. Она хотела поступить туда, чтобы, изучать юриспруденцию.

Я закрыл глаза, прислонился к раковине и снова задышал. Это был не он… Мальчик-день-рождения все еще был на свободе. Сунул в несессер напроксен.

— Весьма прагматично для двенадцатилетней девочки. — Прихватил гостиничное мыло, шапочку для душа, ватные шарики, потом лосьон для тела и кондиционер. Застегнул молнию на несессере.

— В двенадцать лет я газеты разносил. Что, черт возьми, случилось с Шотландией?

— То же самое, что случилось со всеми остальными местами.

Снаружи взревел автомобильный гудок. Я выглянул в окно. Доктор Макдональд сидела в пассажирском кресле «вольво», смотрела на меня и, указывая пальцем на свои наручные часы, гримасничала, хотя до отправления парома был еще целый час.

Я сунул несессер в чемодан и в последний раз осмотрел комод, платяной шкаф и прикроватную тумбочку, чтобы быть уверенным в том, что ничего не забыл.

— Помнишь времена, когда это была приличная работа? Которой можно было гордиться?

— Нет. — В комнате осталась только Библия, но давайте посмотрим правде в лицо — читать ее было уже слишком поздно. Я застегнул молнию на чемодане и стянул его с кровати на пол.

— И я не помню. — Еще один резиновый вздох. — Ладно, пора идти — нужно сообщить родителям Хелен Макмиллан, что в течение двух лет в отношении их дочери совершались развратные действия. Два года ее растлевал сальный старикан, а потом ее похитил Мальчик-день-рождения… Ну что это за жизнь?

С темного неба падал снег — бело-серый колеблющийся занавес, скрывавший от нас половину Лервика, пока мы стояли в баре на носу морского парома «Хестлэнд».[79]

Палуба под ногами пульсировала и мурлыкала, мимо нас проплывали уличные фонари, а мы направлялись к выходу из гавани.

Рядом со мной появилась доктор Макдональд, держа в руке стакан с чем-то пенным и шипучим. Она опорожнила половину, вздрогнула и долила в стакан воды из бутылки:

— Спасибо.

— За что?

— За то, что познакомили меня с Генри, хотя он и законченный алкоголик, и у него самые допотопные представления о психологических индикаторах. Но он очень серьезно ко всему этому относится, и это несмотря на то, что прошло уже очень много времени. — Она покрутила жидкость в стакане, сделав воронку из маленьких белых пузырьков, и опрокинула все это в рот. — Но если виски больше никогда не попадется мне на глаза, я буду очень счастлива.

— Сможете поймать его?

Она склонила голову набок, уставившись на окна по правому борту парома. Лервик уже стал крошечной горсткой желтых и белых огоньков, мерцавших сквозь снежную завесу, и становился все меньше и меньше.

— Хотите услышать его психологический портрет?

— Все эти дни вы называли это психолого-поведенческим анализом.

— Это белый мужчина, лет тридцати пяти — сорока, что несколько нетипично, обычно их возраст не превышает двадцати — двадцати с небольшим. Он живет один или со старшим родственником, с кем-то, кто привязан к дому и не может заметить, чем он занимается. Он водит большую машину или фургон, то есть что-то, в чем он может перевозить своих жертв, и, очень возможно, он работает в медийной сфере. — Сделала еще глоток воды. — Ничего крутого, просто какая-то работа, которая в глазах двенадцатилетней девочки связывает его с миром шоу-бизнеса. Заставляет ее мечтать о том, как он увезет ее в дальние страны, сделает знаменитой… — Пожала плечами. — Или он может быть каменщиком из Фолкерка — у нас ведь не самая точная наука.