У смерти твои глаза - Дмитрий Самохин

– Ну, об этом можно не беспокоиться. Когда вся тема раскрутится, Пятиримов и так уйдет на дно, пуская пузыри и фейерверки, как «Титаник». Он же только формально ни при чем. То есть не он главный. Не он шишка. Не он Босс. Им вертят, но он все делает, чтобы Босс был доволен.

– Как узнать, кто Босс? Мысль есть? – схватился за ниточку Дубай.

– Мысль, конечно, есть, только… – Я замялся. – Не думаю, что нам это чем‑то может помочь.

– Темнишь ты что‑то, – усомнился Дубай.

– Что мне темнить. Я по уши в этом дерьме, – печально отозвался я. – Я на сто процентов уверен, что до Большого Босса мы докопаться не сможем. Кто знает, может, Пятиримовым вообще какая‑нибудь «Аль‑Каида» управляет.

– Кто это «Аль‑Каида»? – Дубай нахмурился, выискивая в памяти ассоциации.

С этим у него оказалось туговато.

– Международная террористическая организация, – раздраженно прокомментировал я.

– А?! – глубокомысленно протянул Дубай. Не думаю, что после этого открытия он увлечется международной политикой, но я вклад сделал.

– Ты уже узнал, что готовится? Нет! Ну что за прямолинейность! Прямо‑таки некультурно как‑то.

– Пока нет, но наметки имеются. В этот четверг сможешь бригаду маленькую такую – человек на десять – подогнать?

– Для дела – все могу.

– И пару катеров для слежки. Крохотных. Юрких.

– Будет сделано.

– Отлично. – Я радостно потер руки, предвкушая действие.

– Ну, и что готовится в четверг? – осведомился Дубай.

– Маленькая заварушка в порту. Привезут ценный груз. Нужно быть на месте и проследить, куда его отправят.

– Что за груз?

– Что за вопрос? – Изобразил я оскорбленную невинность, точно я юная гимназистка, а он поинтересовался у меня – храню ли я девственность. – Кстати, а за что тебя прозвали Дубай?

– Я двенадцать раз в Арабских Эмиратах побывал, – признался Ваня.

– Челночил, что ли?

– Нет. Климат нравится.

– Ясен перец. – С видом знатока вин, которому довелось попробовать изысканное «Божоле» наполеоновских времен, я покачал головой.

– Время, когда в четверг ребята должны быть в готовности?

– Часа в четыре в трехстах метрах от портовых ворот, – указал я.

Дубай собрался было уходить, но я остановил его.

– Что‑то еще? – спросил он.

– Ага. У нас тут уши лишние имеются, подумай, как с ними быть.

Я указал рукой на переднее сиденье, где пустовало место водителя.

Таксист понял, что разговор пошел о его сохранности, и выполз на свет.

– Мужики, вы че? Я ведь ничего не слышал. Я немой как рыба. Я…

– Рыбы умеют говорить, – парировал Дубай.

– А я немая рыба, – возразил ему водитель.

– Для немой рыбы ты слишком много болтаешь.

Дубай скептически осмотрел таксиста, нахмурился, хмыкнул и потянулся правой рукой в карман пиджака. Водила побледнел, пошел красными пятнами и, заикаясь, забормотал. Только голос отказал ему, и вместо слов из его горла стали вылетать несвязные звуки, больше похожие на карканье и хрип, чем на человеческую речь.

Дубай извлек из кармана бумажник. Таксист облегченно вздохнул. Он был настолько счастлив, точно узнал только что о собственном бессмертии. Но напряжение не покинуло его. Внутренне он был все так же скован, как и секунду назад. Он не знал, что ему ожидать от двух крутых бандитов, примостившихся на заднем сиденье его такси.

– Держи, это тебе. За молчание, так сказать.

Дубай со зловещей улыбкой протянул таксисту купюру очень крупного достоинства. Я удивился. Странно, что он не пришил мужика. Как‑то не вязалась с образом бандита эта купюра. Наверное, водилу от смерти спасло лишь мое присутствие.

– Но запомни, если твой язык развяжется, пускай и непроизвольно, мы встретимся вновь, и следующая наша встреча не будет такой прибыльной для тебя, как эта.

Дубай покинул салон, а через минуту перепрыгнул с таксомотора на свой катер. Спустя пять минут мы остались в одиночестве. Водила испуганно крутил головой по сторонам, оглядывал себя. Он не верил в свое спасение. Он никак не мог взять в толк, как он, вникнув в бандитские тайны, остался жив, да еще и получил наличность за молчание.

– Вези по адресу, – распорядился я.

– Чего? – не понял водила.

Похоже, ему требовалось время, чтобы прийти в себя. А вот я уже успел полностью протрезветь. Оттого, видно, и загрустил. Вспомнилась Ангелина. Навалилась тоска. Захотелось опустошить кружку пива и выкурить кубинскую сигару, сидя в собственном кресле в стенах собственного кабинета.

Водитель, похоже, пришел в себя. Завел мотор и направил судно по адресу.

Он явно торопился. Ему было не по себе от пассажира, сидевшего на заднем сиденье. Он мечтал избавиться от меня в кратчайшие сроки, грезил об этом наяву. Разогнал катер по максимуму. Превысил все возможные ограничения по скорости. Как только таксиста не остановили патрульные? Оставалось только изумляться, но до моего нынешнего жилища мы добрались за пятнадцать минут.

Я протянул таксисту деньги. Он побледнел и замотал головой с такой яростью, что на секунду я испугался, как бы у него голова не отвалилась. Шея слишком тонка и ненадежна для такой физкультуры.

– Как хочешь. – Я пожал плечами и спрятал купюру в карман.

Попрощавшись с таксистом, я выбрался из салона и шагнул на причал.

Дома меня никто не ждал. Хотя понятие дом для этой шикарной, можно сказать, даже роскошной квартиры подходило трудно. Пустынные пространства наводили тоску, радовало только наличие энного количества бутылок пива в холодильнике. Я извлек бутылку, скинул открывалкой крышку, растянулся в кресле и стал потягивать холодное горькое пиво, наблюдая кружение аквариумных рыбок в руинах декоративной крепости. Через два часа ожидания Тани количество пустых пивных бутылок под креслом увеличилось до пяти, а я стал ощущать себя водолазом, пешком измерившим дно Северного Ледовитого океана.

Когда пришла Таня, она увидела меня не в лучшем виде, но другого на этот вечер, почему‑то заполнившийся у меня грустью, я не успел припасти. Правда, я не ударил в грязь лицом, но и не блеснул виртуозностью.

Утром воспоминания о вечере поблекли, да я и не стремился вспоминать. Забылось и забылось. Тем лучше.

Порт – клоака.

Довелось мне однажды работать в порту. Дело было пыльное, поросшее быльем. Так давно это было, что память уже стерла бы все подробности, если бы все не закончилось для меня так плачевно. Реанимацией. И клинической смертью.