Виргостан - Вячеслав Бутусов

Ну что, нас уже заметно?

дёрг…

Наш маяк – самый высокий из всех островных в близлежащих семи морях. Его видно издалека, а это означает, что нашему острову гарантирована безопасность. Я не знаю, кто строил нашу башню, но он явно подразумевал свои сигналы для летающих объектов, потому что расклешенный луч маяка высотой своей уходит далеко за уровень облачного слоя. А находясь в верхней вахтовой комнате, порой ощущаешь себя воздухоплавателем, если есть облака над морем.

Ультрафиолетовый фон. Черный силуэт острова. От середины его вниз тянется мелькающая светлая полоска. А выше черной горы висит белый круг. На фоне этой лунной лепешки четкий силуэт быка. Если перевернуть картинку, то получается вопросительный знак. Минуточку! А где луна? Сегодня нет никакого вопросительного знака. Куда могла исчезнуть луна ясной летней ночью? Звезды есть, а луны нет.

А этого лежащего вниз рогами быка я где-то уже видел. Он откликается на свист, а когда двигает челюстью, слышно, как скрипит его могучая шея.

Уже известно – остров Ответов не дал нам ничего. Он просто вернул нам вопросы, на которые мы знали ответы.

Дё…

…рг

Наш колокол – самый грандиозный из всех основных семи, лежащих за пределами сознания. Его звон слышен на много миль кругом. Первый удар сдвигает остров на полчашечки. Второй на чашечку, третий – на две, четвертый – на четыре и так дальше.

Итак:

– Бомм! Бомм! Бомм! Бомм! Бомм! Бомм!

Ну что, нас уже слышно?

Я его увидел на улице при обычных обстоятельствах, он шел, как обычный прохожий. И для него было обычным делом видеть все вверх ногами. Когда я осознал, что именно я увидел, меня прошиб моментальный холодный пот, я лишился дара мысли и, сделав еще несколько шагов, прислонился к столбу.

Вот кафе, перед ним висит чашка с кофе, приклеенная донышком к столу, и, чтобы его попробовать, нужно перевернуть чашку или самому встать на голову. Он берет чашку и, не переворачивая, начинает пить мелкими глотками. И выглядит это вполне естественно.

Человек, с перевернутой головой, без подсознания. Он смотрит на меня, перевернутого, и сочувственно улыбается. Мне его улыбка кажется грустной, но глаза дружно улыбаются. Похоже на своеобразную трагикомическую маску. Наверное, ему снятся легкие сны, этому человеку с тяжелой судьбой.

30 дней до конца октября.

Запись в дневнике

Взлетаем над ржавой поверхностью планеты. Пристраиваемся в хвост космическому дракону. Он делает профилактический сброс стихийной жидкости в межзвездное пространство.

– Как обтекаемость? – выясняет Зэй.

– Наибольшая, ком! – рапортую я.

Я не знаю, выдумка это или нет, но я видел однажды не во сне, как большая красивая птица аккуратно взяла своими когтистыми лапами земной шар, словно круглый камень, и унесла к себе в гнездо.

Зэй выглядывает наружу. Там, в утреннем туманчике, проплывает тяжелый бесконечный состав из грязно-коричневых цистерн с надписями «Кофе» и «Земля».

Мы попали в скрупулезный слой. Над нами проносится какой-то сверхаэроносец, и нас буквально накрывает волной стремительного воздуха. Звучит сигнал к укрытию, но нас так трясет, что мы не можем войти в защитный пояс. Настоящий, воздушный шторм, вдобавок за «витриной» непроглядный туман. Но вот мы выныриваем на поверхность, и над нами только остатки тощих растрепанных хлопьев пара. Я обычно в таких случаях читаю «У Лукоморья…», чтобы избежать суеверия.

Пролетая над поверхностью мирового мозга, мы с Зэем прежде всего обращаем внимание на восходящее солнце, магически всеокутывающее своим прозрачным светло-красным газом курчавые дымящиеся извилины. Сейчас там, внизу, наступает очередное просветление. Зэй обращает внимание на факт проявления сверкающей полоски.

Автостюард меняет тарелочку с орехами, Зэй, как всегда, шутит:

– Бесполезно, все равно съедим!

Я расстегиваю допотопные золотые пряжки на ремне безопасности: «Наверное, часто гнутся при нагрузках?»

Дёрг.

Поскольку движение перекрыто на время воздушной тревоги, мы висим в укрытии и играем в нашу обычную игру.

На этот раз черед Зэя начинать. Он недолго думает и произносит:

– Белая птица – черный клюв. Белую птицу с черным клювом видно издалека.

Пока что все довольно просто, и я отвечаю, не задумываясь:

– Черная птица – белый клюв, черную птицу с белым клювом видно ночью.

– Белая птица – белый клюв.

– Черная птица – черный клюв.

Подразумевается, что белую птицу с белым клювом видно всегда, а черную птицу с черным клювом иногда не видно совсем.

Далее, белая птица – черные крылья, черная птица – белые крылья, белая птица – белые крылья, черная птица – черные крылья.

Белая птица, черный клюв – альбатрос. Зеленая птица, красные лапы – попугай. Черная птица, черные крылья, черный клюв, черные глаза, черные лапы – ворон.

Я пытаюсь рассуждать логически: «Нужно бы придумать что-нибудь такое, чего в природе вообще нет!»

Белая птица – черный клюв, большая. Километровая. Есть.

Красная птица – зеленые лапы, очень маленькая. Меньше мухи. Есть.

Черная птица – черные крылья, без клюва. А? Один : ноль в мою пользу.

Теперь перейдем к более сложным сочетаниям. В природе их существует невероятное количество.

– Белый фронт – черный тыл!

«Ну это понятно!»

– Белый верх – черный низ.

– А, вот и попался! Пингвины не летают, тем более животом кверху.

– Зато плавают и катаются по льду.

– Дальше!

– Желтый клюв и два маленьких перышка – черное и белое.

– Декорация к Стравинскому?

– Допустим, – задумчиво опускает Зэй шторку иллюминатора.

Воздушная пробка в действии, здесь это называется «фистулла». Движение возобновляется, корабли начинают двигаться.

Пролетаем заснеженный пуп земли. Вокруг пустынно и одиноко.

– Белые пятна, без глаз и без лап!

Дальше обычно следует тур про собак с полумесячными хвостами. А за окном небо изумрудного цвета, это достойная награда за полуторасуточное ожидание.

. . .

– Ты когда-нибудь видел вечернее небо конца октября?

– Пятьсот тысяч раз.

– Какого оно было цвета?

– Каждый раз разное.