Виргостан - Вячеслав Бутусов

Я вынимаю у Зэя из пальцев только что скрученную козеногу, еще не успевшую разгореться. Аккуратно высыпаю табак и разворачиваю бумажку от посадочного талона «2А»:

– Откуда это у тебя?

– У меня их много, – недоумевает мой товарищ, выворачивая прорезиненные внутренние карманы.

Какая-то смутная догадка аккуратно складывает мой лоб в гармошку. Дурная привычка быть крокодилом. Вот Зэй – другое дело. В нем нет ничего, что могло бы вызвать сомнения. Радекка же умеет в себе вызывать подъем духа, да и не только в себе.

– Тебя вытащила она? – продолжаю я разговор.

– Я ухватился за ее руку, и она унесла меня, как птенца. И самое главное – в ее взгляде не было испуга, она была совершенно невозмутима.

Зэй свидетель, я всегда восхищался Радеккой. Мне давно верилось, что она нам поможет. Помню, как я встретил ее, еще с красными, короткими волосами. Она тогда перебила полчище ватзахеллов и стояла в крови по самую макушку, рыдая, пока воды Вои не смыли все кругом.

Маркес написал о ней книгу. Это моя любимая книга.

– Зэй, а ты знаешь, как выглядят небожители?

– Вот, к примеру, – кивает Зэй на сестру.

. . .

Зэй напоминает о том, каковы суровые законы ватзахеллов. Если попался – капут. Поэтому они нам не попадаются.

– Странные они все-таки.

– Да, угораздило их, – говорю я, вздыхая.

Зэй смотрит на меня с упреком, но ничего не произносит. Продолжает глотать огонь. Пахнет паленым, и земля начинает низко вибрировать. Мы прижимаемся друг к другу спинами. Но это всего лишь шум Вои, катящей камни и деревья.

По утрам у меня мерзнет загривок, это означает, что моя биологика чахнет. Не хочу быть вечно корчащимся кощеем. Но и молодым я уже не умру. Хотя, кто знает. Говорят, бывали такие, которые впадали в детство и даже становились сыновьями полка.

Обидно все-таки самому щипать грибы и траву, а слепней кормить собственной кровью. Хочется мяса. Это означает, что грядут лютые времена.

Итак, у нас есть шансы. Это мне подсказывает инстинкт.

Скоро праздник, но это радует. Праздник нам в новинку. Да и сама по себе радость для нас является большой редкостью. Надо бы как-то подготовиться. Помыться – побриться. Цветов собрать.

То, что сейчас происходит, напоминает мне сцену из рассказа про скобельщика. Там описывается гигантский пресс для печатания фальшивых денег, под который попадает тот самый скобельщик.

. . .

Я помню, как увидел Зэя впервые. Это был слепой взгляд. Это был полумертвый взгляд. Я имею в виду наш совместный взгляд. До сих пор стараюсь не смотреть больше по сторонам.

Зэй раньше работал в больнице для душевнобольных. Я его спрашивал, можно ли излечить раненую душу. Он ответил, что можно, но только при желании.

Надо же! Ни одного поздравления с днем праздника. Кругом грязь – предвестник мерзости. Душно и противно. Час за часом выстраивается стена препятствий. Может, пора уже радоваться? Ведь все предрешено. Вечный пресс сомкнет свои плотные челюсти, и пропасть выдавит прощальную каплю жидкой жизни. Это будет последняя фальшивая монета в нашем неугомонном мире. Уже слышится шипение кипящей черты и зловонный запах пали. Наверное, я не смогу радоваться в такой обстановке. Чем больше я обгораю, тем больше я обрастаю шерстью.

. . .

– А где Зэй? Я нашел елочку, но рубить не стал, запомнил место. Думаю, нужно идти туда.

– Да, нужно.

– Скажи, Радекка, у тебя тоже есть клеймо?

– Нет, я не позволила.

– Просто не позволила и все?

Я восхищен этой девушкой. Я чувствую: она нам поможет. Кто бы мог подумать, что мы встретим в этой клоаке такую выдающуюся особу. Я начинаю радоваться. Надо идти отсюда. Мы зовем Зэя:

– Э-эй!

Хватит ему пялить свои красные воспаленные глаза на это чертово поле. Я ощущаю аромат хвои, и мне мерещится, что ее запах будет со мной вечно. Удивительно, но мне стало теплее. Утром я мечтал, чтобы мне на спину положили горящий уголь. Теперь я ко всему готов. Думаю, сейчас самое время воспользоваться открытием Зэя. Зэй вынимает из моей спины ядовитые иглы.

Река гнева полнится. Река гнева приближается, смывая все на своем пути. Усердная река к нам идет.

. . .

Вот она Воя! Вот она нас подхватывает и с легкостью несет к водопадам.

Мы летим вниз, проваливаемся сквозь землю, скоро нас начнет разрывать на части. Интересно тем не менее, что от меня останется. Что-то ведь от нас останется?

Кувырк…

Меня зовут по-разному, но имя у меня одно. Оно дано мне в честь человека, выхватившего меня из беспощадного потока времени.

Один момент! Миг совершенства свершился, и я, судя по всему, его прозевал – мы с Радеккой в этот момент купали Ваниила. Ну-да, ладно. Что было, то было. А что есть, то есть. Вот и все. Рано говорить: «Что будет, то будет».

Боль души – это персональное испытание. Душевнобольной человек особенно чувствителен и тянется к красоте.

Чеслав Чеслов

Это самая печальная школа в мире. Здесь ученики не видятся даже с учителями. Уроки уединения не требуют специальной подготовки, так как причины одиночества чаще всего носят объективно природный характер. Одиночество – это не затворничество, это жестокое неосознанное испытание. Человек, готовый к одиночеству, чаще всего не ощущает его коварства.

Пока я несу несрочную службу на колокольнике, кое-кому приходится длительное время общаться со своей бессознательной собственностью в школе одиночества.

Зэй сидит за столом и пишет себе письмо. Он мог бы снять трубку и набрать знаковый номер, но в телефоне, как обычно, что-то свиристит. Зэй давно уже разговаривает с самим собой без каких-либо средств связи – напрямую. Письма же он пишет из чувства боязненной предусмотрительности на предстоящие дни заточений. Это своего рода барсучьи запасы на зиму. Зэй делит жизнь на четыре сезона – утро, день, вечер и ночь. Но у самого Зэя эти периоды перепутаны. На стене висит перекроенный календарь, в котором порой после завтрака опять наступает завтрак. В углу валяются вперемешку: парадные офицерские галифе и подгузники, железные сапоги и лыжные гетры, засохшие тюбики и окаменевшие конфеты.

Перед Зэем на столе стоит маленькая небьющаяся пепельница системы «маузер». У него бывают приступы безбдения, это когда он много спит, но продолжает все видеть и слышать. Тогда эти звуки и видения носят какой-то принудительный характер и обычно происходят от обыкновенной маяты.