Степени приближения. Непридуманные истории (сборник) - Яков Фрейдин

Л. С. Термен среди сотрудников Массачусетского Технологического Института (1991 г.)

В 1991 смог он наконец побывать в Америке, мечтал с Лавинией увидеться, но она за два года до его приезда умерла на Гаити. Да и вообще почти никого из его американской жизни в живых уже не было. Он всех пережил. С большими почестями его принимали в Стэнфорде и MIT, даже сыграли для него концерт на Терменвоксе. Эти инструменты и поныне в Америке выпускают и на них иногда играют. Впрочем, популярным Терменвокс так и не стал. Дело в том, что играть на нём довольно трудно – нет для рук исполнителя опорных точек отсчёта, как, например, на рояле (клавиши) или струнных (струны и гриф). Можно, разумеется, в наш век цифровой техники этот чудный инструмент усовершенствовать, но никто пока за это не взялся.

Умер Л. С. Термен 4 ноября 1993 года в возрасте 97 лет.

Вот такие они эти альбигойцы.

* * *

Я не могу понять этого человека. Откуда у великого изобретателя было такое очарование злом? Допустим, что нечасто в жизни он имел свободу выбора, но даже то, что выбирал сам, всё равно было обращено к утопии. Конечно можно его 5-й диплом и вступление в партию списать на старческий маразм, но ведь и в молодости он верил в коммунистическую идею и преклонялся перед Лениным. Пожив в Америке и побывав на Колыме, ничего не понял и не разуверился. Так почему такой умный человек, как Термен, да и многие другие его калибра и сходной судьбы соблазнялись красным жупелом и были верны ему до конца? Не все же они были альбигойской крови!

Может это было желанием приобщиться к какой-то избранной группе?

Или это Стокгольмский Синдром, когда жертва проникается симпатией к палачу?

Или беспринципные люди, чтобы комфортно работать в своей профессиональной скорлупе, готовы служить любой нечисти?

Или ум человеческий не универсален и можно быть мудрецом в чём-то одном, но дураком во всём остальном?

Не знаю ответа…

Он ловко забросил свой нехитрый багаж на верхнюю полку, оставив внизу лишь кожаную походную сумку. Легкий стук и, не дожидаясь ответа, дверь купе с рокотом соскользнула вбок. В проёме стоял хмурый проводник, исподлобья разглядывая единственного пассажира.

– Билетик предъявите…

Подумал: «Как они всё называют уменьшительно: билетик, тарелочка, кушеточка. Эдакая сервильность…» Пошарил в кармане дублёнки, вынул бумаги. Отдал.

– Чайку не желаете? – спросил проводник.

– Да, конечно, будьте любезны, – сказал Лев и протянул проводнику доллар.

Проводник удивлённо взглянул на странного интеллигента, но радостно схватил и упрятал драгоценную бумажку – в том 1993 году давали за неё аж 500 рублей!

– Да я мигом, вы пока устраивайтесь, – сказал он уже приветливее, – никого к вам не подсажу, один поедете! Только вы вот что, дверь держите на запоре. Вот тут. А то сами знаете, времена нынче лихие, банды всякие гуляют. Наш поезд, бывает, грабят…

«Красная стрела» отошла от причала московского перрона и покатила на север к Питеру, увозя гостя из Америки. Был он далеко не молод, перевалило за 75, но бодр, активен и непоседлив. Не был в России более 10 лет и приехал повидать родню и друзей. Он запер дверь, положил в чай шесть кусков сахара, размешал. С молодости пристрастился к сладости. Длинные тонкие пальцы музыканта обняли ажурные бока тёплого подстаканника, отогреваясь после московского мороза. Вынул из сумки чистый лист бумаги, карандаш. Задумался…. Колёса весело отстукивали ритм, совсем как тогда, давным-давно, в той далёкой стране, где он родился, где прошло детство и из которой навсегда уехал он пятьдесят семь лет назад.

* * *

В начале прошлого века, когда кровавыми волнами покатились по всей России еврейские погромы, многочисленную семью Тышковых подняло с мест, понесло по свету, закружило и разбросало по разным странам. Два брата Арон и Борух уплыли в Америку, за ними последовал их племянник Соломон с двумя сёстрами Софьей и Генриеттой. Генриетта в Америке вскоре вышла замуж за Джо Сутина, двоюродного брата знаменитого художника Хаима Сутина. Третий брат Иосиф остался в России и стал известным актёром, взяв себе псевдоним «Посадов». Его вместе с женой и малолетними детьми в 1943 г. убили немцы. А четвёртый брат Самуил, уехал на Дальний Восток, в Харбин, небольшой тогда город на севере Китая. Там он женился и 14 января 1917 г. у них родился сын Лев.

Двоюродные братья Ананий Шварцбург и Лев Тышков (Харбин, 1925). У одного впереди – Колыма, а у другого Северный Урал.

Старая Россия в годы гражданской войны и красного террора напоминала буйно помешанного самоубийцу. Побушевала в конвульсиях и померла. Однако её крохотный аппендикс, отделившийся от больного тела ещё до катастрофы, сохранился, даже расцвёл и зажил своей изолированной жизнью. Жизнью иной, особенной, но всё же так похожей на старое доброе время! Этот аппендикс существовал в Китае, а точнее в Харбине, куда хлынули, спасаясь от красных и белых, толпы разного люда: служащие КВЖД (Китайско-Восточной железной дороги), аристократы, ремесленники, врачи, музыканты – в массе народ образованный и предприимчивый. Впрочем, прибыли так же уголовники и прохиндеи всех мастей. В Харбине эта криминальная публика селилась в районе под соответствующим названием «Нахаловка». Советская Россия открыла в Харбине генеральное консульство и торговое представительство, начиненные чекистами и шпионами, тесно кооперирующими с населением «Нахаловки».

Город процветал. Работали магазины, фабрики, школы, был свой симфонический оркестр, опера, театр оперетты, музыкальная школа, выходили газеты. Китайский Харбин превратился в истинно русский город, каких в самой России к началу двадцатых не осталось вовсе. Китайцы жили на окраинах и приходили в центр только на работу. Русские не говорили по-китайски, а китайцы по-русски, однако все друг друга отлично понимали и жили в мире и согласии. Росла и еврейская община, которой руководил доктор Кауфман, построивший на свои деньги синагогу и больницу.

* * *

В конце 1923 года на Лёвиного отца напала блажь. Как алкоголика к бутылке, его безумно потянуло назад на родину. Впрочем, было тому и рациональное объяснение – хотел повидать оставшихся там сестёр, братьев, мать. Не понимал – страны, жившей лишь в его памяти, больше нет, и такая поездка может стоить жизни. Он взял отпуск в аптеке, где работал провизором, и семья двинулась на запад. Ехали долго, опасно и голодно. Где-то под Красноярском таёжные банды разобрали рельсы и поезд пошёл под откос. Погибло много людей, но Тышковых спасло то, что их вагон был последним. В январе добрались до Москвы. Стоял лютый мороз. Семилетнего Лёву удивило странное красно-чёрное оформление столицы, духовые оркестры на перекрёстках играли медленную грустную музыку. Он не понимал, почему смерть какого-то начальника по имени Ленин так повсеместно отмечается. Впрочем, повидав родню и кое в чём всё же разобравшись, решили возвращаться домой. Опять долгий и опасный путь, на этот раз на восток, и концу февраля счастливцы вернулись в родной Харбин.