Молот и "Грушевое дерево". Убийства в Рэтклиффе - Т. А. Критчли

И вот еще одна улика. Примерно в три часа утра заключенный в соседней камере слышал сильное бряцание цепей. Что это было? Потрясал ли Уильямс от злости и отчаяния оковами, как иногда поступают арестанты? Или боролся с человеком сильнее себя, пока тот, не позволяя кричать, зажимал ему рот и закручивал вокруг шеи платок? А может быть, врагов было двое: один не давал кричать и душил, а второй держал за руки с такой силой, что от локтя и ниже они были сплошь покрыты посмертными синяками. Хотя этому факту не следует придавать особого значения. Руки и ноги повешенных после смерти часто синеют, поэтому невозможно судить, была ли к ним приложена сила непосредственно перед смертью. В скупом тексте медицинского заключения нет ничего такого, что могло бы подтвердить предположение об убийстве Уильямса. Но как соглашается профессор Симпсон, и ничего такого, что бы его опровергло. Если надзирателя подкупом склонили впустить убийц в камеру, он никому бы в этом не признался. Для него было бы и проще, и намного безопаснее поверить, что Уильямс в самом деле наложил на себя руки. Но могли пойти слухи. Почему Сильвестр Дрисколл безумно запаниковал, когда его поместили в соседнюю камеру? Это что, суеверный страх? И почему Грэм считал необходимым назначить человека, наблюдающего за заключенными Хартом и Эблассом, хотя те закованы в кандалы? И не из-за подозрения ли, что с самоубийством Уильямса все не так просто, у начальника тюрьмы Аткинса настолько сильно пошатнулось здоровье, что он не сумел прийти на дознание?

Но самое странное в этом таинственном деле – насколько внезапно прекратилось расследование. Те немногие, кто серьезно изучал улики, вряд ли поверили бы, что в обоих случаях убивал один преступник. И не сочли бы обвинения против Джона Уильямса убедительными и доказательными. Сам премьер-министр выразил сомнения в палате общин в способности Уильямса обойтись без помощи подельников. Материалы расследования отправили Аарону Грэму, и тот по поручению Райдера продолжил работу. Харта и Эбласса посадили по подозрению за решетку. Министр внутренних дел вступился за своего агента, когда Грэма стали критиковать в палате общин за то, что он держит Харта и Эбласса в тюрьме. Улики против них были, конечно, серьезнее, чем против Уильямса. Но тем не менее ни одного из них не предали суду. Обоих потихоньку отпустили, ничего не объяснив и не извинившись. Вывод напрашивается сам собой. Расследование прекратилось не потому, что преступление раскрыли, а потому, что кто-то захотел, чтобы его прекратили.

Никто не предполагает, что министр внутренних дел или магистраты были коррумпированы, или наплевательски относились к своим обязанностям, или вступили в сговор, чтобы разрушить доказательства. Однако из того, как они внезапно и полностью потеряли интерес к делу, напрашивается вывод, что они испугались дальнейшего расследования. Но Уильямс умер. И никакие усилия магистратов, никакие общественные или частные расследования, никакие попытки выявить правду в интересах правосудия помочь ему не могли. Любой честный человек засомневался бы, если бы пришлось осудить и казнить невиновного, дабы таким способом удовлетворить жажду мести толпы и нормализовать ситуацию. Но в данном случае человек был мертв – бедняк без роду-племени, чья невиновность была до сих пор всего лишь предположением, наполовину догадкой, неприятным подозрением. Пусть же его труп догнивает с миром. Тогда не придется оглашать нежелательные теории и подозрения. Тех, кто руководил расследованием, страшила возможность, что отыщется улика, которая бросит тень сомнения на вину Уильямса или совершенно его обелит. Они предали его тело позору, какого удостаиваются осужденные преступники, сделали это максимально публично и с согласия министра внутренних дел, которого затем критиковали в палате общин за уступчивость магистратам. Их самих ругали и в обществе за некомпетентность. Под вопросом оказалось само будущее полицейского суда. А магистраты рисковали потерять свои хорошо оплачиваемые должности. Суровый век требовал уважения к закону и тем, кто его защищает. Не тот был момент, чтобы министр внутренних дел и магистраты признали, что дело на Рэтклифф-хайуэй не расследовано, и объявили, что Уильямс, возможно, невиновен, а его самоубийство, которое приняли за решающее доказательство его вины, на самом деле убийство. Причем убийство заключенного, взятого под стражу законом.

Наверное, ни один человек ни письменно, ни устно откровенно не признался, что он об этом думал, но не исключено, что существовала договоренность, молчаливое соглашение, что целесообразнее сделать так, чтобы вызвавшее столько шума, привлекшее столько внимания и грозившее стольким репутациям преступление на Рэтклифф-хайуэй стало выветриваться из общественного сознания. Упорство в расследовании не добавляло ни чести, ни славы. Аарон Грэм давно понял: его усилия не принесут ему лавров и это не станет вторым делом Ричарда Патча. В палате общин его уже публично упрекнули за содержание под стражей Эбласса без суда. Его коллеги-магистраты ему, должно быть, намекнули, что ненужное рвение бросает тень на всю судебную систему. И если продолжать упорствовать, можно нажить себе столько же позора, сколько в свое время дело Патча принесло славы. Грэм был агентом министра внутренних дел. Он занялся расследованием по просьбе Райдера, и требовалось лишь слово хозяина, чтобы он его бросил.

А вот еще одна причина для прекращения расследования. Хэррисон и Катперсон настаивали на выплате им вознаграждения, после чего собирались уйти в море. В то время система официального вознаграждения за полученную информацию являлась основой метода криминальных расследований и (как и в наши дни) держалась на уверенности информаторов, что обещание будет выполнено. Если подорвать доверие информаторов к власти, то система криминального сыска – и без того неорганизованная и неэффективная – рисковала окончательно развалиться. Не только моряки жаловались на задержку выплаты. Супруги Вермилло были тоже недовольны. Есть дотошные люди, у которых вскоре возникнут вопросы, и они потребуют объяснений, почему в деле такой важности магистраты проявляют необычное упорство и отказываются платить информаторам. Было проще и благоразумнее отдать деньги, и пусть граждане занимаются своими делами, а матросы уходят в плавание и забирают в море свое баламутящее умы знание.

Так кто же убил Марров и Уильямсонов? Не вызывает сомнений, что преступления с помощью или без помощи соучастника совершил один и тот же человек. В обоих случаях мы сталкиваемся с одинаковой жестокостью и свирепостью и безоглядным пренебрежением опасностью. В обоих случаях использованы орудия из сундучка с инструментами Питерсона, хранившегося в «Грушевом дереве». В обоих случаях неподалеку от места преступления видели высокого мужчину. Преступник оставлял на месте преступления орудия убийства (кроме бритвы или ножа). Убийца или убийцы входили в дом через переднюю дверь и закрывали ее за собой. В обоих случаях жертвами стали мелкие, но зажиточные торговцы. В обоих случаях убийца или убийцы покинули место преступления через задний двор. Кража, если она являлась целью преступления, и в том и в другом случае удалась лишь частично, хотя, проверяя, что осталось на месте, никто с уверенностью не сумел сказать, что было взято, поскольку в живых не осталось никого, кто бы знал, сколько наличности хранилось в домах.

Несмотря на неточность многих показаний, можно сделать достаточно выводов по поводу личности преступников и решить, кто из подозреваемых больше других соответствует описаниям. Практически ясно, что Марров убивал не один преступник. Двое или трое прохаживались вечером возле лавки. Во дворе обнаружили следы двух человек. Жильцы дома на Пеннингтон-стрит, граничившего с тем пустующим, по территории которого убегали убийцы, слышали шаги нескольких людей. Преступники воспользовались двумя орудиями убийства: молотом и острым ножом (или бритвой). Еще в дом принесли стамеску, которую бросили без дела в магазине на прилавке. А молот оставили наверху в спальне. Вряд ли один человек явился к Маррам, вооруженный таким излишним и обременительным набором предметов. Однако следы двух человек вызывают больше сомнений. Двор зимой был наверняка грязным. Осматривая его при свете фонарей, участники поисков держались гурьбой для собственного спокойствия и безопасности. Следы внимательно не рассматривали и не мерили. При тогдашних нормах криминального расследования трудно было бы этого ожидать. Но в целом собранные улики предполагают, что убийца Марров действовал не в одиночку.