Влюбись в меня заново - Катя Саммер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Что же я теперь буду делать?
И такой тоской вселенской пропитан этот вопрос. Неожиданно сильно бесит меня.
- Жить, мам, - резко отвечаю я.
Ее глаза вспыхивают, зрачки расширяются.
- Да что ты понимаешь! Позор такой! Ты себе вон толстосума отхапала. Сразу и мать бросила, и вообще дорогу домой забыла.
Я ухмыляюсь. Во рту появляется привкус горечи. Или мне кажется?
Толстосум подходит и кладет ладонь на мою спину. Мысленно благодарю и посылаю ему самые мощные флюиды.
- И где теперь мужчину искать? – продолжает причитать мама.
- Совсем необязательно сразу его искать. У тебя от этого синяки еще не прошли.
- Ты вот поговори со мной в таком тоне! – повышает голос.
Вижу боковым зрением, что у Марата челюсть ходуном ходит. Скоро не сдержится же.
Наверное, стоит начать волноваться. Но абсурдность разговора, момента, ситуации вызывает у меня неконтролируемый приступ смеха. Да, я смеюсь – громко и надрывно. И судя по маминому лицу, гашу маятник. Помните «Трансерфинг реальности»? Так вот я ломаю сценарий и нарушаю правила игры. Мама точно не ожидает от меня подобного. А я от ее удивления ощущаю мощный прилив сил.
Черт, да я зло во плоти в лице Толика победила! С мамой-то я точно справлюсь.
- Ма, если ты прям так спешишь, приглядись к дяде Саше. Он мне, между прочим, жизнь спас. И за нас обеих там бился. Он давно по тебе сохнет.
На миг глаза мамы еще сильнее округляются. Будто не узнает меня. Но уже через пару секунд она выдыхает и продолжает в прежнем тоне.
- Ой, ну что ты говоришь такое? Он же механик!
Как быстро меняется мотив разговора.
- Во-первых, у него давно собственный автосервис, так что он не простой механик. Во-вторых, эти его сервисы по всему городу. На Турцию несколько раз в год точно хватит.
Мама прыскает и отворачивается. Но больше не комментирует и не возмущается.
Очень кстати в палату заходит врач. Делает осмотр, рассказывает о предстоящих процедурах, об анализах и масштабах полученных травм. Клиника и правда дорогая, судя по тому, как терпеливо обо всем вещает доктор. Замечаю, что мама мрачнеет с каждым новым предложением.
- Я хочу спать, - шепчет она, едва врач заканчивает говорить.
- Да, конечно, сейчас Вам нужно больше отдыхать. Позже предстоит беседа с сотрудниками полиции. Но сегодня я попрошу Вас не беспокоить.
Мужчина покидает нас. Я тоже поднимаюсь с кровати, чтобы проследовать на выход. Но легкое касание останавливает. Тонкие пальцы мамы ловят мою ладонь. Я быстро оглядываюсь на Марата, киваю ему. А едва закрывается дверь, слышу тихий плач.
Я остаюсь с мамой, пока та медленно засыпает.
Проходит несколько дней, она идет на поправку. Следствие по делу Анатолия кипит, несмотря на праздники. Роза пишет, что к ее родителям в деревню приезжал свататься Жорик с целым рок-ансамблем и она возвращаться пока не собирается. Говорит, не приняла еще предложение, но я-то знаю, что никуда не денется. Мы же на машине Марата едем ужинать к его родителям. Жизнь возвращается в привычное русло. С небольшими изменениями, которые мне очень даже по душе.
И все-таки я волнуюсь. В пути меня слегка укачивает. От нервов, наверное. Поэтому, когда мы выходим у дома Олейников, я прошу постоять на улице буквально минуту.
- Ты чего? – напрягается Марат. – Ты не…
- Я не беременна. Таблетки не пропускала, все по расписанию. Так что выдохни.
Голос звучит чуть резче, чем планировала. От мыслей о встрече с отцом Марата я по-прежнему теряю «душевное равновесие».
- Да я и не напрягался. Тогда бы Ветров мне кучу денег заплатил.
- Почему? – удивляюсь я.
- Спор у нас был. До тебя с Алисой мы не собирались стопориться на девчонках надолго. Ну и как-то поспорили, что первому «неудачнику» достанутся деньги со счета. А сумма там нехилая скопилась.
- Ну вот. Так можно было не устраиваться на работу, а просто завести ребенка? – смеюсь я.
Но Марат меняется в лице.
- Ты знаешь… я же не против… ну… всех этих…
- Детей, - заканчиваю за него.
Ему явно не по себе говорить на подобные темы, как бы ни притворялся.
- Но рано, наверное, еще. Или нет? – засыпает вопросами. – Хотя, если ты хочешь, то…
- Полностью согласна, рано.
Олейник выдыхает, а я тянусь к нему и крепко целую.
- Нужно хотя бы закончить универ, - говорю тихо и подмигиваю.
Мне кажется или он бледнеет?
Ох уж эти парни!
Марат
Удивительно, но ужин проходит более-менее спокойно. Гляжу на мелкую и горжусь. Родители хоть и стараются быть вежливыми, извиняются, наравне с ними держаться непросто. Я, конечно, пригрозил им, что не увидят меня, если хоть слово Алене поперек скажут. Но они же часто и не замечают за собой – тон, манеру, напор. Кашляю громко, чтобы мама перестала атаковать Алю. Улыбаются мне. Обе. Люблю их больше жизни.
Когда отец зовет уединиться в кабинете для разговора, я весело отшучиваюсь. На самом же деле, напрягаюсь. Смотрю на Алену, та тоже стреляет в меня взглядом. Понимаем друг друга без слов.
- Скоро вернусь, - бросаю и выхожу из-за стола.
Отец немногословен. Спрашивает, как обстоят дела в «Юности», какие планы на жизнь. Отвечаю коротко и по существу – в голове все сценарии будущего с Аленой связаны.
- У нас с твоей мамой так же было. Хорошо, что вы нашли друг друга раньше, чем успели связать себя определенными обязательствами.
Киваю. Мне нечего добавить. Не особо хочется комментировать отцовские откровения. Но меня и не заставляют.
- Держи, - вдруг говорит и протягивает большой конверт.
Поджимаю губы и напрягаюсь всем нутром. Не люблю такие подачи от отца. Обычно их очень непросто отбить. Нюх редко подводит. Но когда вскрываю бумагу, не верю глазам. Я держу в руках дарственную на долю отца в клубе. В ней мое имя. Охренеть.
Я ведь все это время не имел права ни на один угол в клубе. Это Кир когда-то отца на покупку подбил, а потом благополучно положил на дела и слился с арены.
- Что за подачки? Где подводные камни искать?
- А их нет, сынок. Давно нужно было это сделать, но я слишком боялся, что не туда свернешь.
Еще раз перечитываю содержание и не знаю, что думать. С гордостью отказаться и доказывать, что все сам? Опять же – у меня теперь Алена. Необдуманно действовать очень нежелательно.
- А чуть раньше нельзя было? Ну, без всех этих нравоучений, без «сижу за решеткой в темнице сырой»?