Любовь и бесчестье - Карен Рэнни

— Миссис Броуди приготовила и прислала тебе поднос с едой, — сказала Вероника слабым голосом.

— Но я изголодался по другой пище, — ответил Монтгомери, кривя рот в улыбке.

— О!

Вероника сделала шаг назад, но он быстро поправил дело, взяв ее за руку и нежно привлекая к себе.

Вероника откашлялась.

— В винокурне, Монтгомери?

— Я думал обо всех возможных местах, — сказал он. — И не только на голой земле. Но вот, смотри, здесь куча стружек. Сомневаюсь, что мы вернемся домой в порядке после того, как воспользуемся ими вместо ложа. В твоей нежной попке появятся занозы, как и в случае, если мы используем рабочий стол. Конечно, если я не овладею тобой, когда ты будешь полностью одета.

Она отвела глаза, и ее лицо очаровательно покраснело.

Он принялся расстегивать ее корсаж.

— Мне нравится это платье, — сказал Монтгомери, не отводя глаз от ряда пуговиц.

Ткань платья была ярко-синего цвета, а белая оторочка на манжетах и вороте придавала прелесть этому довольно простому туалету.

— Это одно из твоих новых?

Вероника кивнула и опустила глаза на свои руки.

— У тебя есть новые сорочки?

Она прикусила нижнюю губу.

— Надеюсь, с полдюжины, — сказал Монтгомери, расстегивая корсаж.

Ее грудь сдерживала тонкая розовая сорочка. Одно легкое движение — и она поддалась.

Монтгомери провел костяшками пальцев по ее возбужденным и восставшим соскам, выступившим из-под корсета, склонил голову и провел языком по соску, улыбнувшись, когда услышал, как она втянула воздух.

Вероника всегда была чертовски отзывчивой на его ласки.

Одной рукой Монтгомери взялся за кайму юбки, приподнял ее, и его рука скользнула в пену кружев нижних юбок.

— Слава Богу, что ты не носишь кринолина, — сказал он, прижимаясь губами к ее разгоряченной щеке.

Вероника вздрогнула, повернула голову и вознаградила его нежным целомудренным поцелуем.

— Он очень маленький, — пояснила она скромно. — Подходит для того, чтобы носить дома, в комнатах.

Пальцы Монтгомери скользнули по ее бедру, круговыми движениям лаская кожу, и он услышал, как прервалось ее дыхание, когда его рука подобралась ближе к прорехе в панталонах.

Отстранившись, Монтгомери смотрел на нее: Вероника подняла голову. Глаза ее были восхитительно зелеными, широко раскрытыми и полными желания. Дыхание стало быстрым и поверхностным, сердце билось бурно, насколько он мог заметить по быстро бьющейся жилке на шее. Он не меньше любил смотреть на жену по мере того, как ее возбуждение возрастало, чем когда она достигала пика наслаждения.

Рука Монтгомери нырнула между ее бедер. Вероника уже увлажнилась, ее ноги раздвинулись, когда он прикрыл ладонью венерин бугорок, а потом скользнул между складками плоти.

Она принадлежала ему.

— Ты влажная. Покажи мне насколько. Раздвинь ноги пошире.

Когда она подчинилась, из горла Монтгомери непроизвольно вырвался звук, напоминающий рычание.

Вероника прижала свою руку к его панталонам, ощутила его возбуждение и тотчас же властно сжала его.

— Ты так же изголодалась, как и я, — пробормотал он, целуя ее в подбородок.

Это был нежный поцелуй, скрывавший бушующую страсть.

— Монтгомери, — прошептала Вероника, — сюда могут войти.

— Давай-ка на рабочий стол, — ответил он.

— А как же занозы?

— Встанешь на колени.

Брови Вероники взметнулись вверх, но она послушно встала коленями на рабочий стол, полностью одетая, и широкая юбка целиком скрыла ее от его глаз. Его мужское естество стремилось вырваться из своей тюрьмы, из сдерживающей его ткани, и Монтгомери высвободил его и направил к цели.

Монтгомери медленно поднял юбки. И вот она была здесь, скрытая в ворохе ткани, но он мог почувствовать ее влажную плоть. Он провел пальцем по ее ягодицам, спустился ниже, прочертив линию по разбухшим розовым складкам, и скользнул внутрь.

Спина Вероники выгнулась, потом она опустила голову, и из груди ее вырвался легкий стон.

— Ты прекрасна, — сказал Монтгомери. — Мне хочется поцеловать тебя там.

Она повернула к нему голову. Лицо ее пылало. В глазах светилось желание, плотский голод.

— Раздвинь ноги пошире, — приказал он и улыбнулся, когда она это сделала. — А теперь подвинься ближе.

Она сделала движение к нему и оказалась как раз под удобным для него углом и в удобном положении, на нужной высоте. Он порвал ее панталоны, наклонил голову и нежно прикусил одну из совершенных округлостей ягодиц.

Дыхание Вероники стало прерывистым и хриплым.

— Сейчас произойдет вторжение.

Она сделала резкое движение спиной, опираясь на локти и поддерживая себя в этом положении.

И Монтгомери нырнул в нее легким плавным движением, не пролив своего семени до того, как оказался в ней. И услышал, как Вероника выдохнула его имя, а ногти ее вцепились в поверхность деревянного рабочего стола и процарапали на нем след.

— Теперь если кто и войдет, то ничего не узнает.

Вероника покачала головой, не желая поддерживать это бессмысленное утверждение. Едва взглянув на нее, на самом деле каждый догадался бы, чем они занимаются.

Монтгомери оправил ее юбки, опустив их, обхватил руками ее бедра и рванул их к себе.

Вероника дрожала, а ее тело походило на раскаленную жаровню, властно удерживавшую его. Он вошел в нее глубже, чем когда бы то ни было. Десяток мощных рывков, и вот она, соединенная с ним, раскачивается взад и вперед, своими движениями заставляя его излить свое семя и издавая стоны при каждом. Еще с десяток рывков, и она вскрикнула. Монтгомери последовал за ней несколькими секундами позже, чувствуя, что взрыв произошел, и его семя излилось в ее тело.

Шли минуты, но никто из них не произвел ни звука, не произнес ни слова. Они больше не двигались. Вне всякого сомнения, на лице его застыла глуповатая улыбка. Кроме удовлетворения, Монтгомери чувствовал что-то еще, и это его обеспокоило.

Он просто не мог держать свои чертовы руки подальше от жены.

Он помог ей отодвинуться от рабочего стола и привести себя в порядок, дрожащими пальцами помог застегнуть корсаж, и делал это гораздо медленнее, чем расстегивал его.

— Иди, Вероника, и веди себя как гостеприимная и хорошая хозяйка за нас обоих. Я вернусь к обеду, — сказал Монтгомери, склоняясь к ней и целуя ее.

Он чуть дольше обычного держал ее в объятиях, что оказалось неразумным, потому что она нежно прильнула к нему. Даже ее тихого вздоха было достаточно, чтобы он снова пожелал ее.