Скиф - Валерий Красников

– Мы потеряли сотню обученных воинов, и я не хочу больше терять людей. Живым же нужен царь. Пошли со мной, гоплиты увидят наследника Сатира, и их боевой дух поднимется.

Левкон слез с облучка и пошел рядом с Андроником, с удовольствием разминая ходьбой гудящие ноги. Они не успели отойти далеко от обоза, как к ним подбежал Исократ – этот гоплит часто стоял на страже у палатки царя, и Левкон запомнил его. Увидев командира, стражник остановился, в смущении поглядывая на молодого царя.

– Рассказывай, – приказал Андроник вытянувшемуся в струнку солдату.

– Хилиарх, мы видели в степи всадников!

«Дети собак», – тихо выругался старый воин и приказал тушить костры. Всадниками в степи могли быть только меоты Тиргатао. И если они до сих пор не напали, то тем более стоит не терять бдительности и стремиться к скрытности.

Сотни голосов сливались в один гул. Он был подобен рокоту моря, раскинувшегося на юге. Приказ командира не понравился солдатам. Но Левкон напрасно встревожился, опасаясь бунта наемного войска. Хлестко захлопали плетки десятников, быстро успокаивая недовольных, напоминая детям отчизны о дисциплине. Их гнев быстро улетучился, и люди впали в уныние. Поев холодного мяса, воины, отряд за отрядом, снова пошли по тракту на восток.

«А ведь все так хорошо начиналось, и ничто не предвещало такого плохого конца ни для похода на Феодосию, ни для отца», – подумал Левкон, механически следуя за Андроником…

* * *

Лид забыл обо всем, что было. Он уже не думал о том, что будет, не понимал, зачем он тут, среди этих людей – сарматов, меотов и боспорских воинов. Смотреть, как погибают братья-сколоты, было тяжело, но еще труднее было скакать среди людей Гнура и ничего не предпринимать. Слышать крики умирающих родичей и сохранять маску равнодушия.

Радость вернулась, когда в один из унылых дней он среди феодоситов, явившихся на встречу с царем Боспора, увидел Фароата. А привычка не упускать из виду Гнура оказалась судьбоносной: Лиду удалось не только стать свидетелем подвига пазаки, но и сохранить вождю жизнь.

Если бы меоты не оказались столь трусливыми, от их стрел полегло бы куда больше боспорских воинов. Номады издалека пускали стрелы и целились высоко. Стрела ударила Фароата в шлем. Вождь упал, но Лид был уже рядом.

– Жив!

Лид радовался как щенок, оттаскивая вождя к возам и телегам. Правда, пришлось и испугаться, когда сын царя решил поинтересоваться, жив ли его спаситель? Лид не понимал эллина и с трудом сдерживал бушующие эмоции. Тогда он твердо решил, что на этот раз, если будет нужно – умрет, защищая брата.

К счастью, среди слуг юноши нашелся понимающий сколотскую речь, и Лид на ходу сочинил весьма правдоподобную историю о себе и Фароате. Впрочем, многое в ней было близко к правде.

Наконец, молодой царевич, почему-то решивший составить компанию Лиду, восседавшему на козлах и умело правящему конем, ушел с боспорским воином, и сколот получил возможность проверить, как себя чувствует пазака. Он заглянул через широкую щель в возок и встретился взглядом с лежащим там вождем.

– Пазака! – воскликнул Лид, радуясь возможности поговорить без лишних ушей.

– И тебе не хворать, – ответил Фароат и улыбнулся.

– Что? Что ты сказал? – Лид залез в возок, чтобы лучше слышать вождя, но Фароат только улыбался. – Пазака, слушай и запоминай. С нами ехал их будущий правитель, царь. Зовут его Левкон, и сейчас он ушел с командиром гоплитов. Гнура убили, а меоты взбунтовались. Я сказал Левкону, что меня ты послал следить за Гнуром, а сам пробрался в Феодосию, чтобы найти способ захватить полис…

Фароат закрыл глаза, спустя какое-то время снова открыл и, увидев встревоженный взгляд Лида, четко сказал:

– Спасибо, друг. Помоги мне подняться. Еще болит голова и немного тошнит…

* * *

Царь Боспора Сатир, перед тем как отправиться в поход на Феодосию, усмирил меотов, обещая их царице не препятствовать воцарению и над синдами. Призвал на службу наемников-сарматов, а главное, все так провернул, что извечные враги Боспора – скифы угодили в ловушку и были истреблены.

Левкон вспоминал, как в тот вечер, услышав вражеские трубы, пошел к отцу. Черные облака над головой еще были окрашены закатом, погода портилась. Отец уже не опасался, что из Гераклеи феодоситам придет помощь, а тут завыли эти трубы Аида, и в лагере поднялась суета, как в разворошенном муравейнике. Кто осмелился в такую погоду переплыть Понт? Может, произошла ошибка – нет никакого флота в море? Впрочем, выяснить это уже не получится…

Ах, отец! Как же ты ошибался, когда верил, что твои тайны не раскроются. Наверняка меотянка Тиргатао узнала, что убийцы, якобы посланные ее бывшим мужем – царем синдов Гекатеем, на самом деле оплачены тобою. Левкон тяжело вздохнул и закрыл глаза, прислушиваясь к шагам воинов. Они шли бодрым шагом. Первыми – царские гоплиты. Их кольчуги и панцири звенели о рукояти коротких мечей, глухо стучали друг о друга щиты и пики. За ними шла фракийская спира и синдские стрелки со своим лохагом.

Юноша не мог знать всех обстоятельств того вечера, когда Сатир был убит, а меоты Тиргатао и сарматы обрушились на беззащитный лагерь боспорцев, но мыслил в верном направлении.

Еще до рождения Гекатея землепашцы Синдики перед скифской (тогда еще кочевников-меотов землепашцы называли скифами) угрозой объединились в племенной союз во главе с синдами. Туда вошли тореты, дандарии и псессы. Эти дикие племена Синдики всего за несколько десятилетий, приобщившись к благам эллинской цивилизации, выбрали себе первого царя, и имя его история не сохранила.

А грека Гекатея на синдийский трон посадил архонт Боспора Сатир.

В то время меоты часто совершали набеги на Синдику, и брак Гекатея с дочерью царя иксоматов Тиргатао будто бы принес мир и синдам и меотам. И даже своего сына от Тиргатао Гекатей назвал меотским именем – Октамасад[77].

Гекатей, опираясь на военную силу Боспора, уже не был первым среди равных, как воспринимала своих царей синдская аристократия, он правил, как тиран, и заимел немало врагов. И эти враги вились вокруг Тиргатао, как осы у переспевшего фрукта, и преуспели в том, чтобы настроить ее против мужа и Боспора. Тиргатао решила посадить на трон Синдики своего малолетнего сына, и это ей почти удалось.

Гекатей бежал в Пантикапей и вернулся оттуда в Лабрис[78] с тысячей гоплитов Сатира. Тиргатао была схвачена и заточена в темницу. Гекатей под давлением Сатира женился на его дочери и должен был убить свою первую жену, но не сделал этого. Поговаривали, будто он все еще вопреки здравому смыслу любил ее.