Наполеон. Голос с острова Святой Елены. Воспоминания - Барри Эдвард О'Мира

До самого позднего вечера Наполеон сидел, читая книгу Пилле. Мне потом рассказали, что при чтении этой книги было слышно, как его охватывали приступы безудержного смеха.

22 января. Большую часть дня Наполеон посвящал тому, что диктовал свои мемуары графам Бертрану и Монтолону в бильярдной комнате, которую он превратил в рабочий кабинет. Иногда он забавлялся тем, что собирал вместе бильярдные шары и пытался закатить их один за другим в противоположную лузу.

Сэр Хадсон Лоу прислал мне немного кофе для Наполеона. Как заявил губернатор, это кофе очень хорошего качества и он его настоятельно рекомендовал пить.

23 января. Наполеон находился в хорошем расположении духа. Говорил о книге Пилле. Заметил, что он не припоминает подобного имени. «Возможно, — предположил он, — Пилле из тех людей, с которыми вы сурово обращались на ваших кораблях, приспособленных для тюрем (понтоны), и он писал книгу, пребывая в плохом настроении и испытывая огромное чувство злобы против англичан, что совершенно очевидно выражено в его работе. В книге, — продолжал он, — есть только одно утверждение, которое я считаю правильным, а именно то, что касается обращения с заключёнными в понтонах. Со стороны вашего правительства это просто варварство — заточать большое число бедняг солдат, не привыкших к морю, в трюмы кораблей каждую ночь на много часов без свежего воздуха. Есть нечто отвратительное, — продолжал он, — в обращении с заключёнными в Англии. Сама идея загонять их на борт кораблей и держать там в течение нескольких лет представляет нечто ужасное. Даже ваши моряки спешат наслаждаться радостями жизни на берегу всякий раз, когда они могут это сделать.

Ничто так не настраивает страны континента против вас, как ваше обращение с пленниками из этих стран. Ибо ваши министры кучами сваливают в трюмы кораблей не только пленных французов, но также военнопленных из всех других стран, находящихся с вами в состоянии войны. Я получал так много жалоб на варварское обращение с пленными в ваших понтонах, обращение, столь отличное от того, что практиковалось во Франции в отношении пленных англичан, что я отдал распоряжение, чтобы все английские военнопленные также помещались в кораблях-тюрьмах, то есть в понтонах, которые были приспособлены для этой цели, а также, чтобы с ними обращались таким же образом, как обращались с пленными французами в Англии. Если бы я оставался во Франции, то моё распоряжение было бы принято к исполнению и привело бы к необходимому результату, ибо я предоставил бы всем военнопленным англичанам полную свободу и все условия для выражения их жалоб на подобное заключение, и тогда бы ваши министры вопреки своей воле были бы вынуждены убрать французов из понтонов для того, чтобы подобная мера была принята по отношению к англичанам во Франции».

Я возразил Наполеону, сказав, что обращение с французскими военнопленными в Англии не такое уж плохое, как это утверждается многими, особенно в книге Пилле. Наполеон ответил: «Я не сомневаюсь в том, что подобные утверждения преувеличены; но, тем не менее, с ними обращаются самым варварским и жестоким образом. Само помещение солдат в трюмы кораблей является по своей сути жестокостью. Сейчас во Франции со всеми англичанами обращаются хорошо: по крайней мере мои намерения по отношению к ним были самыми доброжелательными. Несомненно, случаи злоупотребления имели место, как всегда бывает при подобных обстоятельствах, но моей вины в этом не было. Всякий раз, когда о них мне становилось известно, я наказывал виновных. Был такой Вирой; как только я узнал о его грабежах, я сразу же отдал приказ отдать его под суд, и я бы добился, чтобы его повесили, если бы он, страшась неминуемой кары, не застрелился. Многие другие, подобные ему, делали то же самое. Невозможно себе представить, чтобы любое другое правительство могло дать более снисходительные указания об обращении с военнопленными, чем те, которые давал я; но всё же я не мог помешать отдельным случаям злоупотреблений. Я всегда наказывал их виновников, когда узнавал о них. Пусть попросят тысячи английских военнопленных, находившихся во Франции, честно сказать о том, как с ними обращались. Некоторые из них сейчас находятся на этом острове. Когда они делали попытку сбежать и их ловили, то действительно они подвергались строгому тюремному заключению; но с ними никогда так варварски не обращались, как обращались с моими солдатами, попавшими в плен, в ваших понтонах.

Ваши министры много шумели по поводу того, что я брал вновь на военную службу бывших французских военнопленных, нарушивших слово и сбежавших из Англии. Но английские военнопленные первыми дали пример того, как они, сбежав из Франции, потом получали от ваших министров санкции на продолжение воинской службы. В порядке ответной меры я, конечно, делал то же самое. Я опубликовал имена нескольких англичан, нарушивших слово чести до того, как это же сделали французы, и которых потом ваши министры вновь привлекли к воинской службе; мало того, я пошёл на большее, я предложил вашим министрам выслать обратно в Англию всех бывших французских военнопленных, нарушивших слово чести с начала войны при условии, что таким же образом во Францию будут высланы все бывшие английские военнопленные, также нарушившие своё слово чести. Ваши министры, однако, отказались принять моё предложение.

Что ещё я мог сделать? Ваши министры подняли большой шум об английских путешественниках, которых я задержал во Франции; хотя они сами первыми подали пример, захватив все французские корабли с их экипажами и пассажирами на борту всюду, где это было возможно, или в гаванях или в море, причём ещё до объявления войны и до того, как я стал задерживать англичан во Франции. Я сказал тогда: если вы задерживаете моих путешественников в море, где вы творите всё, что вам заблагорассудится, то я буду задерживать ваших на суше, где я не слабее вас. Но после этого я предложил освободить всех англичан, которых я задержал во Франции ещё до объявления войны, при условии, что вы также освободите французов и их собственность. Ваши министры отказались».

В ответ я сделал ряд замечаний, касающихся клеветнических заявлений Пилле о повсеместной в Англии развращённости, которая якобы распространена среди английских женщин, и о ужасных утверждениях, которые он привёл далее в своей книге. Я уверял Наполеона, что ни в одной другой стране не существует меньше оснований для предположений о том, что порочные связи распространены между близкими родственниками; потому что ни в одной другой стране нельзя найти более деликатных и более безупречных в своём поведении женщин. Я сказал императору, что, вполне очевидно, Пилле вращался в самых низких кругах английского общества, судя хотя бы по его утверждениям о значении слова «возлюбленные», которое обычно употребляется только в среде горничных, дочерей мелких торговцев и других женщин подобного сословия, хотя Пилле имел наглость заявлять, что подобный термин употребляется фамильярным образом среди юных дам, представляющих самые уважаемые круги английского общества.

«По-видимому, это так и есть, — согласился Наполеон, — я полагаю, что он никогда не видел ни одной английской женщины на борту своего корабля, за исключением проституток самого низкого пошиба. Он действительно, — продолжал Наполеон, — имел прекрасную возможность изучать манеры и привычки англичан, будучи заключённым на борту английского понтона в течение семи или восьми лет. Он сам себе напортил, ибо в некоторых местах книги он нагромоздил столько лжи и столько ужасных вещей об англичанах, что уже нельзя верить и той правде, которую он приводит в других местах. Его книга сродни тем, в которых меня изображают в виде чудовища, получающего удовольствие от кровопролития, преступлений и зверств; как, например, чтобы удовлетворить кровожадные наклонности, я приказывал мчать мою карету по телам убитых и раненных в сражениях. В действительности его книга, написанная подобным образом и в подобной манере, губит весь замысел издателя. Мне в самом деле доставляло удовольствие видеть эти ужасные книги, поскольку я знал, что ни один разумный человек не поверит им. Но мне приходилось опасаться тех книг, которые были написаны с видимой сдержанностью и беспристрастностью».