Акулы во дни спасателей - Каваи Стронг Уошберн

Я снова дергаю за ручку, просто чтобы почуствовать как вздрагивает дверная рама и услышать как метал лязгает по металу. Я тяну и тяну, дверь скрипит и гнется, аж дыбиться по краям. Но не ломается. Я сажусь на ступеньки крыльца и думаю, что придеться сломать и кого вызовут соседи когда я это сделаю.

Наконец я замечаю что на другой стороне улицы припаркована машина. Простая, маленькая и серебристая. Хлопает водительская дверь, выходит крупная дама и выпрямляется во весь рост. На висках у нее тугие черные косички, сзади кудри забраны в пушистый хвост. Широкая черная блузка спадает с одного плеча и видно как оно блестит. Дама шагает ко мне цокая коблуками по бетону.

Я узнаю ее хотя мы ни разу не встречались.

— Это вы, — говорю я.

Надо отдать ей должное, она смотрит мне прямо в глаза, не отворачивается.

— Мне звонила ваша мама. — Женщина стоит возле крыльца на котором я сижу. — Неужели это правда вы?

— Зачем она вам звонила? — спрашиваю я.

— По поводу Ноа, — отвечает женщина и указывает на дверь. — Сказала, его выбрасывают на улицу. Точнее, — хмурится она, — его вещи.

— Да я не об этом, — говорю я, — что вы можете сделать чего не могу я?

Она улыбается точно я пошутил. Я не обращаю внимания.

— Дин, — я протягиваю ей руку, она пожимает мою ладонь.

— Знаю, — говорит она. — Хадиджа.

— Знаю, — говорю я.

Мы расцепляем руки.

— Я звонила шерифу. Мне сказали, единственный выход — заплатить четыре с половиной тысячи долга.

— Блин, — говорю я. — Как думаете, если я приглашу его на свидание, он нам сделает скидку?

Она оглядывает меня с головы до ног.

— Только не в таком виде.

— Я прекрасно массирую спину, — говорю я.

— Удивительно, до чего Найноа в вас ошибался, — говорит она.

— В каком смысле? — спрашиваю я.

— Он говорил, что вы обаятельный. — Она смеется над собственной шуткой.

— Да ладно, — говорю я, — хватит вам…

Но тут из-за угла выползает фургон с надписью “Грузчики Брэнтона” на борту. Останавливается, будто задумался. Потом снова едет вперед и снова останавливается. Наконец подкатывает прямиком к подъезду Ноа. В кабине угадываются темные силуэты двух человек. Я слышу как скрипит и дрожит руль, как щелкает переключатель скоростей при переводе в режим парковки. Выходят два мужика в обтягивающих синих джинсах и хлопковых куртках типа как у плотников. Оба хоуле, с короткими стрижками как у солдат и с детскими лицами, меня так и тянет спросить: “Как пройти на родео для геев?”

Замечают нас на крыльце, останавливаются, переговариваются с друг другом, и тот что с каштановыми волосами и кривым носом подходит, выставив вперед руку ладошкой вниз, будто я собака без поводка которую он хочет успокоить.

— Чего тебе, хоуле? — говорю я.

Он такой:

— Прошу прощения?

— Чего тебе, спрашиваю, — говорю я и кивком указываю на его руку: — Я его брат. Я не кусаюсь.

Мужик останавливается. Складывает ручищи на груди.

— Нам тут надо кое-что забрать. На самом деле всё.

Подъезжает еще один фургон и паркуется рядом. В нем сидят пятеро. Я спускаюсь с крыльца, выхожу из под навеса на тротуар, чтобы они видели все мои шесть футов пять дюймов.

— Валите отсюда, — говорю я.

* * *

— Мальчики, — говорит Хадиджа, — давайте это обсудим?

Самое смешное, что эти парни похожи на тех, с кем я в Спокане вкалывал на упаковочном конвеере и на всяких левых садовых работах. Они кажется тоже это понимают, потому что мы все молчим, типа, я же тебя знаю, разве мы не на одной стороне? Но потом это уходит.

— Наше дело — вынести вещи, — примирительно говорит второй парень из фургона грузчиков, тот, у которого волосы посветлее.

— Ножи, пушки есть? — спрашиваю я.

— Дин… — начинает Хадиджа.

— Что? — спрашивает кто то.

— Иначе вы внутрь не пройдете.

Но у них есть кое-что получше ножей и пушек: ровно за вторым фургоном оказывается машина шерифа, которую я не заметил. Шериф стоит на аккуратно подстриженом газоне, похожий на кеглю для боулинга и фигурой, и даже расцветкой — такой же белый, с красной шеей. Руки сложены на груди, на бедре висит пушка, он стоит, наклонясь вперед, будто член такой тяжелый, что тянет его к низу.

— Не надо усложнять, — говорит он.

Что мне остается делать?

Я ухожу с дороги. Хадиджа подходит к шерифу и что то ему говорит. Грузчики таскают пожитки. Всей командой, как будто это самый обычный день, по своим правилам, сперва крупные вещи, закончить в одной комнате и только потом браться за другую, входят и выходят покряхтывая и перебрасываясь словечками, будто меня тут и нет, шериф же вернулся в машину жевать жевачку.

Я смотрю как выносят крупные вещи, а потом начинаются выкрутасы. Грузчики швыряют одежду кучками на тротуар, прикалываются — изображают как бы бросок в прыжке или делают подачу как в бейсболе, скорее всего потому что видели, как я отступил когда ко мне подошел шериф.

— Лови волну! — выкрикивает один из этих мудаков грузчиков, из дверей подстреленой птицей вылетает футболка Ноа и приземляется в грязь. Я вижу эту футболку, я вижу нас, пляжи и Калихи, себя и моего брата Ноа. Я слышу, как мы говорим по телефону когда меня еще не выгнали из универа.

Я говорил ему, что хочу уйти из этой сраной команды.

Еще не хватало, отвечал он.

Я такой типа, да там снова как в школе. Тренер грозится отправить меня на скамью запасных будто таланты на дороге валяются. Пошел он в жопу со своими запасными, никто не умеет забивать как я.

Кто отличился на турнире? Кто почти вышел в чемпионы? Да я был первым в команде весь чёр…

Вот не думал, перебил Ноа, что ты стал обидчивый как девченка.

Чего-чего, говорю.

Баскетбол, говорит. Ты же всю жизнь охотился за этим как акула.

Я такой типа, чувак, и ты туда же.

Ты можешь сдаться, сказал он. Давай. Через несколько лет о тебе никто и не вспомнит.

Пошел ты, Ноа, я думал, ты мне брат, сказал я.

Ты меня не слушал, сказал он.

Что?

Ты вспоминаешь тех акул? — сказал он.

Вспоминаю, конечно, сказал я. Каждый раз как вижу тебя.

Может когда они вытащили меня из воды, они спасали не только меня, сказал он, понимаешь? Может они спасали всю нашу семью.

Я никогда не чуствовал богов о которых вечно твердит мама, но когда он это сказал, я что то почуствовал и чуствовал еще какое то время. Меня это подбодрило. После нашего разговора я вышел из дома и мир снова был светлым и моим. Заберите наркотики, секс и баскетбол, только дайте мне еще раз испытать это чуство. На следущий день был мой последний удачный матч, я превзошел сам себя будто заново родился.